— Иди! — Айша выпихнула Сигурда на двор. — Прощай, бонд.
Ладонью прикрывая глаза от света, он обернулся. В темной дыре щели лицо маленькой колдуньи белело неясным пятном.
— Я больше не бонд, — отчетливо сказал он пятну. — Меня зовут Сигурд!
Дверь захлопнулась.
Сигурд не вернулся в келью. Отойдя от конюшни на пару шагов, он остановился.
Петух разбудил монастырь, из пристроек выбирались заспанные слуги и рабы, спешили по нужде за сарай, на ходу развязывая пояса на штанах. Некоторые, уже справив нужду, косились на серое, предвещающее дождь небо, морщились, недовольно кряхтя, направлялись к стоящему у стены корыту с водой, плескали на мятые лица пригоршни холодной влаги. Рыжий слуга, тот, что недавно чистил репу, заметив Сигурда, вразвалочку подошел к нему, ухмыльнулся.
— Кто рано встает, тому Бог подает? Так, викинги?
От парня пахло дымом очага и еще чем-то неприятно кислым.
— Не спалось, — коротко ответил Сигурд.
Он думал о ведьме, о том, что спустя совсем немного времени кто-нибудь откроет дверь конюшни, войдет внутрь и обнаружит пропажу. Он думал о словах Айши, похожих одновременно на предупреждение и угрозу, о слухах, ходящих о ней в Каупанге, о пропавшем жеребце. Айша сказала, что ее ударили, а потом увели коня, но никто никого не уводил, — конь просто исчез, обратился в пыль, в воздух, в ветер. Будь все иначе, служка у ворот непременно поднял бы шум.
— Оно и верно, — словно отвечая на невысказанные мысли бонда, произнес парень. Потянулся, зевнул. — Самому нынче худо спалось. Сперва раненый ваш, Кьятви, все в бреду что-то шептал. Пока брат Матфей ему настоя не дал, заснуть не мог. А как он заснул, так мне не по себе стало, все звуки всякие мерещились, шорохи. Однажды, где-то в полночь, даже привиделось, будто женщина голая мимо двери прошла. Красивая такая — волосы длинные, грудь девичья, бедра гладкие. Да не просто прошла, а в щель заглянула, как бы проверить хотела, пусто ль в доме. Я дыхание затаил, глаза закрыл. Потом открыл и уразумел — видение это было, не более. Дьявольское искушение.
Парень явно был доволен тем, что не поддался на козни дьявола. Сигурд покосился на запертую дверь конюшни. Двор уже пробудился, даже Ингия вылезла из своей пристройки, но к конюшне никто не подходил, словно она была заколдована.
Ингия сняла висевший на распорке передник, встряхнула, принялась повязывать его поверх серой рубашки.
Грохнула щеколда на главных воротах — служка-привратник с трудом снял ее, прислонил к ограде. Из дверей монастыря вышел монах в длинном сером одеянии, подпоясанном веревкой, с корзинкой в руке. Шаркая ногами по сухой глине, он пересек двор, нырнул в курятник. Оттуда послышалось хлопанье крыльев, недовольное кудахтанье. Рябая курочка выскочила наружу, испуганно растопырив перья и пуша короткий хвост. Следом за ней вылез монах. К его плечу прилип клочок светлого пуха, из корзины выглядывали круглые бока яиц.
Сигурд вновь взглянул на конюшню. Там было тихо. Люди сновали мимо закрытых дверей, не обращая на них внимания.
— Ну, пора мне. Дел невпроворот, — донесся до Сигурда голос рыжего слуги.
Двое монахов не спеша подошли к дверям конюшни. Один, повыше, ухватился рукой за створку, потянул на себя. Второй что-то сказал ему, оба заулыбались. Дверь отворилась, монахи, один за другим, вошли внутрь. Сигурд запомнил лицо высокого — гладкое, улыбающееся, с прямым носом и большим ртом. Он казался добрым человеком.
Пола его одеяния скрылась последней. Сигурд закусил губу, закрыл глаза. Звуки двора исчезли, растаяли, только сердце продолжало гулко биться о ребра.
— Раз, два, три… — Сигурд шевелил губами, отсчитывая удары.
Сквозь кокон тишины медленными, тягучими, будто сочащимися сквозь воду, звуками долетели чьи-то голоса. Кричали про пропажу коня, про козни дьявола, звали отца Ансгария, шептались о скором гневе короля. Какая-то женщина рыдала и исступленно молилась, кто-то говорил о Божьем провидении. Потом вспомнили о колдовстве.
Сигурд различал чужие речи глухо, как во сне. А затем звуки вернулись, рухнули на него оглушительным женским криком:
— Ведьма! Исчадье ада! Это она! Она виновата! Она всех нас изведет! Всех!!!
Бонд вздрогнул, оглянулся на крик.
Вопила Ингия. Она тискала передник на своем животе, корчилась, будто в коликах. За ее спиной неподвижным изваянием стояла княжна. Почуяв на себе чужой взгляд, Гюда вскинула голову, столкнулась глазами с Сигурдом, провела пальцами по щеке, будто убирая невидимую паутину.
Он вспомнил о шепотках, которые утром слышал подле пристройки, где она жила вместе с Ингией, о ненависти, которую княжна питала к болотной колдунье, о страхах Ингии и о красивой обнаженной женщине, примерещившейся рыжему слуге.
— Ты? — уставившись на княжну, тихо прошептал он. — Извести ее хочешь?
Над головами собравшихся зазвонили колокола. Запели, перекликаясь меж собой, заполняя звоном небо и глуша людские речи.
Княжна улыбнулась.
— Ты! — надеясь пересилить колокольный призыв к Богу, выкрикнул Сигурд. Не успевший далеко отойти рыжий слуга удивленно воззрился на него.
— Она! — Сигурд вытянул руку, указывая на княжну, подскочил к парню, затряс его за рукав, пытаясь объяснить:
— Это она увела коня! Ее ты видел ночью!
Парень вырвал руку, испуганно отстранился.
— Нет, — отрицательно покачав головой, громко произнес он. — Я видел не ее.
Ансгарий не пожелал судить ведьму. Он даже не вышел из своей кельи. Посланный за ним монах застал отца Ансгария на полу, на коленях. Он читал молитвы.
— Прости, брат Ансгарий… — начал было монах, но Ансгарий оторвал от пола худую жилистую руку и сказал:
— Я все знаю. Исчез подарок Людовика. Нам грозит гнев короля.
Монах был наслышан о божественных видениях брата Ансгария. Помнил, что, будучи воспитателем в монастырской школе, много лет назад отец Ансгарий во сне увидел смерть одного из своих воспитанников. Ансгарий не выходил из кельи, когда мальчик поссорился со своим другом и, получив удар грифельной доской по голове, скончался. Когда весть принесли Ансгарию, он уже молился за усопшего[51]. Поэтому нынешнему прозрению отца-настоятеля монах не удивился. Осенил себя крестным знамением, поклонился, спросил:
— Что делать с колдуньей? Люди винят ее.
— Кто винит, тот пусть и судит, — Ансгарий возвел глаза к потолку. — Божий суд настигнет каждого в свое время.
Монах все понял правильно: ведьму даже не стали связывать, просто окружили и нестройной толпой повели к городской площади. Напрасно Сигурд пытался обвинить Гюду, напрасно говорил о своей ночной вылазке — его не слушали. Симон, возглавивший шествие, отмахнулся от него, посетовав: "Козни нечистого смутили твой разум!" Гюда открыто расхохоталась: "Ты спятил, бонд!" Раненый Кьятви, которого бонд отыскал лежащим в одной из келий, молча выслушал его путаный рассказ, пожевал сухими губами и угрюмо произнес: "Нет, Гюда не стала бы этого делать". Все остальные попросту шарахались от бонда, как от умалишенного. Смирившись, Сигурд поплелся вместе со всеми на площадь. Пока шел, сомнения, роем кружившие в его голове, становились лишь сильнее. В самом деле, куда Гюда могла деть украденного коня, ведь его искали полдня и в монастыре, и в городе, и в деревнях вокруг города.
