Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
Постлали они еще раз тряпку, да за один край вдвоем держат, а мне с девками велели на нее покойницу приладить...
– Тяжеленько это было сотворить. Никак она, бедняга, не умещалась на том лоскуте, – вставила Даша. – Вот все же усадили, а чуда нет. Тогда наша барынька и говорит, это ее, дескать, грехи не пускают, надо, чтобы невинной она была, а так не разверзнется.
– Невиновной в чем? – перебил ее Макута.
Даша залилась румянцем и потупилась, не зная, что и ответить взрослому мужчине.
– Чтобы мужика не знала, – пришел ей на выручку Юнь, довольный тем, что самому Макуте что-то растолковал. – Сняли мы убиенную, положили в сторонке, а Енох Минович хвать Дашу и на лоскут этот, я ее за руку едва успел хватить, а она тоже не проваливается. Тогда Маша встала на колени, облокотилась на тот камень, тут руки ейные туда и погрязли. Она спужалась и отпрянула. «Видите, меня они пускают, – говорит, – я сейчас, мол, возьму Митадору, обниму, вы ее ко мне ремнями привяжите, и я прыгну. А там будь что будет. Верю, – говорит, – они добрые и нам помогут». Так и сделали. Теперь обе там, – выдохнул Юнька.
– А что же ейный жених? – медленно вставая и поглаживая усы, спросил атаман. – Неужто так и бросил свою зазнобу черт-те куда? Хорош... Али это его Сар-мэн припугнул?
– Да что вы, дядечка атаман! – всплеснула руками осмелевшая Дашка. – Они на том камне сами все прыгали, и Юньку заставляли, а все никак. А потом Енох Минович и Маша поцеловались и поклялись друг другу в вечной любви. Так красиво было, я даже заплакала.
– А тряпка та где? – как бы невзначай спросил атаман, продолжая гладить усы.
– В том камне и застряла. Как барышня с покойницей сгинули в синем-то камне, он потемнел, и тряпка там замуровалась. Мы сколь ни тянули, сколь ни пытались резать, даже топором рубили. Все нипочем!
20.
Воробейчиков был как всегда неутомим. Застоявшись в бюрократическом ничегонеделании, он, что называется, рыл землю носом. За неполные четыре дня, прошедших с приснопамятного собрания вольных каменщиков, административный округ был превращен в военный, а народонаселение, включая бродяг, уйсуров, нелегализованных ханьцев и всех прочих, было безжалостно поставлено под ружье. В каждой захудалой деревеньке в спешном порядке учреждались военные комендатуры, полевые трибуналы и открывались порочные пункты для провинившихся. В отдельных местностях, ввиду явной нехватки мужиков, под ружье были поставлены бабы и незамужние девки. Однако вскорости от этой затеи пришлось отказаться, ибо войсковые казармы и баракоподобные длинные защитного цвета палатки превращались ночами не пойми во что. Видя такое издевательство над священными устоями армейской казармы, Наместник разразился громким и подробным приказом, гласившим: «Сие форменное скотство, расплодившееся в последнее время в подчиненных мне войсках, не токмо ведет к невыспанности личного состава, но и отрицательнейшим образом сказывается на моральном духе бойцов, кои в течение всего дня находятся в неприязненных отношениях со своими сослуживцами на почве взаимной ревности и перманентной тяги к всевозможному разврату. Во вверенной мне армии получили распространение рукоприкладство, мордобитие, а также невиданные доселе в армейском коллективе инциденты, как то: таскание за космы, плескание кипяткоподобной жидкостью (чаем) на грудь, расцарапывание мягких тканей лица и прочих мест. А посему...» – далее шел подробнейший перечень мер по наведению образцового порядка. Женская составляющая армии была срочно распущена по домам, их место заняли мужики из более густонаселенных уделов и дорожные рабочие.
Ханьцы и кипчаки, наблюдая нешуточную милитаризацию граничащего с ними округа, здорово струхнули и от греха подальше откатились километров на пятнадцать в глубь своей территории, тем самым освободив не только наши кровные земли, которые тихой сапой оттяпали, но и своей земли не менее пяти, а то и более километров оставили, вроде как в порядке компенсации. Воробейчиков, видя такой коленкор, в момент перенес пограничные столбы и закрепил новую границу обширной пьянкой да вечным договором с начальствующим составом сопредельной стороны. Землицы, кстати, набралось прилично! Это когда отдаешь ее, незаметно, а вот когда забираешь, прибыток сразу ощутим. К тому ж и демография от всего этого только улучшилась.
Не дождавшись вызволения Еноха из бандитского плена, Генерал-Наместник сам пожаловал в Чулым в порядке инспектирования караульно-постовой службы и, остановив машины с сопровождающими его лицами недалеко от административного центра, сам решил пройтись по небольшой пригородной деревеньке.
Всему миру ведомо извечное убожество нашего села. Серые, крытые латаным-перелатаным шифером замшелые крыши выбежавших из дикого прошлого подслеповатых домишек, такие же серые от старости и безысходности покосившиеся изгороди, горбатенькие сараюшки. Кажется, ничего здесь не изменилось со времен Иоанна Грозного, только еще сильнее разрушилось и запустело. Утренний туман неспешно выползал из пологой поймы поблескивающей металлом реки на проселочную дорогу, которая чуть дальше обращалась в деревенскую улицу. Солнце еще не взошло, а только обозначило восток, мир был напитан грустной прохладой, и оттого нестерпимо тоскливой казалась одинокая фигура Генерал-Наместника на этом диком патриархальном шляхе.
Воробейчиков вполголоса чертыхался, он уже в третий раз вляпался в коровью лепеху. В горных поселениях скотина живет весьма независимой жизнью, особенно молодняк, который и на ночь в стойло приходит редко. Посему, заметив впереди размытые туманом контуры больших, бурых, как ему показалось, камней, инспектирующий отметил сметку местного военного начальника, воздвигшего непреодолимые препятствия для передвижения механизированных частей противника. И каково же было его удивление, испуг, а главное разочарование, когда один из этих камней с громким вздохом поднялся и двинулся ему навстречу.
Урза Филиппович лихорадочно зашарил в карманах сюртука в поисках очков, которые не носил из армейского форса. Водрузив окуляры на положенное место, он с облегчением вздохнул: на него, медленно раскачиваясь, шла мирно жующая буренка.
– Вот напугала, скотина рогатая! – произнес генерал и, чуть посторонившись, поскользнулся. Правая нога предательски проехала по мокрой от росы траве, и опора свободолюбивой монархии, нелепо взмахнув руками, рухнул прямо на свежую коровью лепешку. И надо же такому случиться, именно в эту минуту из тумана послышался грозный окрик:
– Стой, кто идет! Сказывай пароль, не то стрельну!
– Неправильно, неправильно! – поднимаясь и брезгливо вытираясь платком, отозвался генерал. – Первая команда подана правильно, а все остальное отсебятина! Незнание уста...
– Ты счас у меня Господу свой устав глаголить будешь! – В тумане зло лязгнул затвор.
– Стреляй, стреляй, Семеныч, больно справные у него боты и одёжа, – подбадривающе раздалось где-то сбоку.
– Не сметь, я сам Воробейчиков...
– Да мне все одно, что воробей, что куропатка, что крокодил, руки в гору вздымай и иди до мене.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
