Оуэн и Фэй оба знали, что он оказался слабаком, как малый ребенок. У нее были широкие круглые бедра, хотя повыше пояса она была сухощава, даже суставы выступали. В постели она была опытнее Оуэна, но, изменяя мужу, сохранила простодушное целомудрие. Не прибегала ни к каким ухищрениям, не в пример некоторым. В том, как сжимала срамными губами член партнера, было что-то трогательное, наивно детское. Во время этого своего романа Оуэн ложился с Филлис более уверенно и настойчиво, с детьми, когда те являлись его затуманенному взору, он разговаривал громче и доверительнее. На фотоснимках тех лет он выглядит каким-то взъерошенным и ошалелым.
Неожиданно мир неузнаваемо преобразился в его глазах. Он еще больше полюбил свой поселок и его трудолюбивых обывателей, магазины и лавки, зимы, когда метет по всей земле, тесный круг друзей. Особенно близок ему был Джок, краснолицый Джок с застывшей ухмылкой горького пьяницы. Оуэну хотелось обнять его — за то, что тот дает кров и пищу такому дивному существу, воплощению красоты и вожделения. Обеспеченная, ухоженная женщина в необычных и дорогих одеждах, рискуя своей репутацией, добровольно делает то, что Филлис в собственном доме и с одобрения общества делала неохотно, отведя глаза в сторону и иронически усмехаясь.
Оуэн не вполне понимал, почему Фэй и многие другие женщины поступают так опрометчиво и обольстительно. Вероятно, она ожидала от него того, чего он не мог дать.
Невозможность жениться на Фэй закаляла в сознании Оуэна ее образ, как закаляется в домнах прокат. В сердце своем он был самым близким ей человеком. Он ни за что не забудет, как в минуты близости на ее лицо ложилась тень сомнения и печали. «Ну что ж, я рада, что это был ты», — сказала она при расставании.
К концу они отбросили всякую осторожность. Однажды в поисках укромного уголка выехали из поселка, и ее тяжелый «мерседес» завяз в мартовской грязи. Пришлось звонить хозяину пустоши, по которой они проезжали, и просить его прислать грузовик, чтобы взять их на буксир. Им надоело мотаться по мотелям, и Фэй все чаще и чаще приводила Оуэна к себе домой — естественно, когда не было Джока, детей и она не ожидала ни водопроводчика, ни уборщицу. После постели она, не одеваясь, хотя за окном валил снег, приносила в гостевую спальню поесть и выпить. Усталый, томный, Оуэн лежал на помятых простынях, в его лице было что-то смешное, и она заливалась девичьим смехом. Она уже умолкала, но звуки ее голоса еще звучали в его ушах.
Теперь, в Хаскеллз-Кроссинг, у постаревшего Оуэна замирало сердце, когда он видел, как молодая скуластая женщина, вышедшая из кафе или универсама «С семи до одиннадцати», широко улыбается, обнажая ровный ряд зубов, кому-то в толпе, как это делала Фэй, приветствуя его на очередной вечеринке, устроенной ею и Джоком.
Ему казалось, будто к нему возвращается Фэй.
Глава 9. Выздоровление
Их связь прекратила она, рассказав обо всем мужу, и по телефону сообщила об этом Оуэну. У того перехватило дыхание.
— Почему? Зачем? — спрашивал он, ошарашенный.
Фэй отвечала уклончиво:
— Как тебе сказать… Мой психоаналитик говорит, что я запуталась. Слишком много всего навалилось. Я не понимала, чего ты хочешь, и расстраивалась. Ты уж прости. Мне было бы легче, если бы я так не любила тебя.
— Да, но ты ни разу не подала виду, ни разу ничего такого не говорила. Всегда такая жизнерадостная, весьма покладистая. Умела оставаться спокойной в любых обстоятельствах. Даже тогда, когда мы застряли — помнишь? — ты легко договорилась с тем мужиком… нет, ты была замечательна, Фэй, — тихо говорил Оуэн, давая понять: замечательна во всем.
Он сидел за столом в своем отсеке. За перегородкой работал Эд. За спиной то и дело проходил кто-нибудь из их служащих с папкой бумаг в одной руке и кружкой кофе в другой. Повернувшись лицом к зарешеченному окну на своем вращающемся кресле о пяти роликах вместо четырех ножек, этом чуде эргономики, Оуэн приник губами к микрофону телефонной трубки. Если бы он поднялся на ноги, то увидел бы Чанконкабок и потоки талой воды, бегущие к водопадам.
— А я боялась, что тот мужик расскажет об этом Джоку — тонко, точно насекомое под опрокинутым стаканом, жужжал в мембране голос Фэй. — Или что кто-нибудь увидит нас в одной машине. В каком я окажусь положении, если он узнает о наших отношениях от посторонних? Он же мне тогда ни цента не даст. Нет, блудной жене уж лучше самой обо всем рассказать мужу. Оуэн, я не могу долго говорить. Джок вышел только сигарет купить и «Уолл-стрит джорнал».
Оуэн не огорчился из-за того, что разговор был короткий. Первый раз за семь месяцев рабочие будни оказались реальнее его незаконной связи.
— И все же ты должна была посоветоваться со мной.
— Посоветоваться? Но ты стал бы меня отговаривать, и я вообще не знала бы, что мне делать. — Оуэн услышал визгливый смешок, какой случается у детей, когда их ущипнут. — Мужики вообще не хотят ни о чем знать, кроме как переспать с новой претенденткой, — заявила она, словно читала по книжке.
«Зачем она так? Чтобы смягчить удар?» — подумал Оуэн.
— Это тебе Джок сказал?
— Нет, это я ему сказала. А ты не печалься, Оуэн. Переживешь ты наше расставание. Время тебе поможет.
Броские наряды Фэй, ее по-детски наивная нагота во время их свидания, светло-коричневые зрачки, ее голос, по-театральному то высокий, то низкий, — все это навсегда рухнуло в пропасть прошлого.
— Спасибо за несколько теплых слов, — сказал он язвительно. Фэй положила трубку.
Эд, заглянувший через час к Оуэну, спросил:
— Не хочешь уйти пораньше? Выглядишь, словно тебе под дых дали, дерьмово.
— Я, кажется, простудился. Не по погоде оделся.
Вскоре Оуэн ушел. Ему не терпелось попасть домой.
Вернувшись к себе, он, к удивлению Грегори и Айрис, потащил их на не просохшую еще лужайку за домом играть в бейсбол. Дети старались подыграть взрослому и этим, сами того не ведая, даровали прощение грешнику, который опять стал их отцом.
Оуэну хотелось остаться на лужайке подольше. Он боялся встречи с Филлис, боялся телефонных звонков. Но уже темнело и начинало холодать, и все трое вернулись в дом.
Поставив котлеты в нагревательную печь, Филлис накрывала на стол. Беспокойно моргала, веки с белесыми ресницами вздрагивали. Она едва сдерживала слезы — только что резала лук, решил Оуэн. За ужином Филлис натянуто смеялась, перебрасываясь шутками с детьми, и кормила посаженную на высокий стульчик маленькую Еву морковкой со сметаной и яблочным пюре.
Наконец дети уложены спать. Оуэн хотел было объясниться, но Филлис опередила его.
— Я все знаю. Джок рассказал, он заходил днем. Подаешь на развод?
— Нет.
Решительные в подражание настоящим бейсболистам действия старших отпрысков, их неумелые замахи и удары, посылающие мяч к апрельскому небу, стерли из сознания Оуэна лихорадочное видение будущей жизни с Фэй.
