Нож был не слишком острый, и работать Тина могла только левой рукой, поэтому распороть обивку гелевого кресла ей удалось далеко не с первой попытки. «Цербер» наблюдал за порчей хозяйской мебели безучастно — решил, что его все это не касается.
Внутреннюю оболочку она все-таки зацепила, темный гель начал вытекать через разрез, расползаясь студенистой лужей по багрово-красному ворсистому полу. Расстелив в стороне снятый с кресла кусок розового бархата, Тина проделала отверстие для головы, отхватила сбоку длинную полосу — на пояс. Все это кое-как, ценой долгих неловких усилий, но туника получилась.
Когда-то очень давно, еще на Манокаре, она взяла за правило: если тебя лишают выбора, если все за тебя решают другие — делай наоборот. Это не означает, что надо обязательно идти на конфликт; на Манокаре она чаще всего уклонялась от прямых конфликтов. Это означает, что твои действия, не важно, конфликтные или нет, не должны совпадать с тем, чего от тебя хотят. Потому что иначе ты исчезнешь.
Надев тунику, Тина отправилась за чашкой крепкого кофе. Уже в столовой спохватилась: пожалуй, чашку ей до соседней комнаты не донести… Робот-официант выполнил команду и при этом чуть не наткнулся на «цербера», который путался у него на дороге, таскаясь за Тиной, как на привязи.
Потом она опять включила телеблок и продолжила эксперименты с помехами. Гель постепенно вытек из оболочки, расплылся, словно посреди комнаты издохла громадная медуза. За длинным, от стены до стены, окном догорала полоска янтарного заката над стылым зимним морем. Наверное, Эллинское море. Или Молочное — если это Ориана, а не Испанский архипелаг. Те хвойные деревья, которые растут в парке около дома, раскидистые, с длинной розовой, желтой и оранжевой хвоей, возможны только в Ориане. У Тины сейчас не такое острое зрение, как в прежнем теле, но все же достаточно хорошее, чтобы их рассмотреть.
Скользнули вниз жалюзи, вспыхнули рассыпанные по потолку шарики-светильники — домашняя автоматика, не получив указаний, отреагировала на сумерки в соответствии с программой. Тина оставила в покое телеблок и попыталась передвинуть столик из сулламьего панциря. Тот рывком сместился на полфута, стоявшая в одной из выемок чашка из-под кофе упала на бок, но скатиться не смогла — у лярнийских волнистых столешниц есть свои преимущества.
Снова адское утомление. И тело тут ни при чем: пока Тина была киборгом («была» — это заставило ее поморщиться, как от боли), попытки телекинеза изнуряли ничуть не меньше.
Дверь открылась. В этот раз Лиргисо нарисовал лярнийскую черно-сине-серебристую полумаску вокруг глаз, с ветвящимися по вискам и скулам завитками. Синие с блеском губы. После превращения в человека он только у себя дома и мог разгуливать в таком виде.
— Привет, великолепная Тина! Как ты себя…
Лиргисо не договорил, внезапно поперхнувшись. Тина увидела, как побледнели те участки его лица, которые не были спрятаны под макияжем. Он смотрел не отрываясь на темную студенистую лужу посреди комнаты.
— Фласс… — произнес он еле слышно.
— Скажи еще, что это было твое любимое кресло! — обескураженно пробормотала Тина.
Она не ожидала, что гибель предмета обстановки повергнет его в шок.
— Кресло?.. Ты хочешь сказать, что это всего лишь кресло?
— Было, — уточнила Тина злорадно.
— Тина, так можно убить. — Лиргисо вздохнул с облегчением и криво усмехнулся: — Это слишком жестокая выходка! Я решил, что Фласс пришел по мою душу… Он ведь привык вольно обращаться с пространством и проникать туда, где его не ждут.
Фласс, разумный лярнийский океан, именно так и выглядел: темное стекловидное желе, бликующее, полупрозрачное. Будучи плотоядным существом, на Лярне он до последнего времени пожирал все, до чего мог добраться. Ужас перед Флассом у энбоно сидит в спинном мозге, в крови, в подкорке… и еще глубже, раз Лиргисо не избавился от него даже после смены тела. Однако принять за островок Фласса вытекший наполнитель гелевого кресла…
— Спасибо, я давно не испытывал таких чудесных острых ощущений! — Овладевший собой Лиргисо принужденно рассмеялся. — Прелесть! Как ты до этого додумалась?
Он отпустил дверь, в которую вцепился мертвой хваткой при виде «Фласса», остановился напротив Тины.
— Амеик, кресло!
«Цербер» сорвался с места и услужливо придвинул одно из кресел.
— Зря благодаришь. Я всего лишь хотела обзавестись подходящим вечерним туалетом.
— Этой тряпкой?! — Лиргисо поморщился. — Она оскорбляет мой взгляд. Какое извращение — использовать вместо одежды кусок мебельной обивки!
— А ты до сих пор не заметил, что другой одежды у меня нет?
— Это не повод, чтобы так унижать себя. Надеюсь, со временем я сумею привить тебе хороший вкус… Амеик, зафиксируй Тину, не задевая травмированную часть руки.
Манипуляторы «цербера» оплели ее, не давая пошевелиться. Лиргисо достал карманный нож — матово-черная с блестящим черным узором рукоятка с кнопками.
— Сейчас я избавлю тебя от этой тряпки. Я уже полгода учусь полосовать на человеке одежду, не задевая кожу — очень эффектный трюк… Но на тебе тренироваться не буду. Продемонстрирую потом, когда овладею этим в совершенстве.
Он аккуратно надрезал самодельную тунику, разодрал и отшвырнул в сторону.
— Амеик, отпусти.
— Я думала, ты отдаешь ему команды с пульта, — спокойно заметила Тина. Потеря туники ее не огорчила: она знала, что этим все и закончится.
— Можно с пульта, можно вслух. — Лиргисо уселся напротив, вытащил пульт и набрал еще какую-то команду. — Это сейчас уберут. — Он кивнул на останки погибшего кресла. — Если бы у меня были слабые нервы, я бы начал бояться гелевой мебели. С виду — уютное кресло — или диван, а внутри, под оболочкой, дремлющий зародыш Фласса… Прекрасный повод для ночного кошмара! Жаль, здесь некого этим напугать. Тлемлелх на Незе… Не знаешь, у него дома есть гелевая мебель?
— Мне бы твои проблемы!
— У меня есть и другие, но эта — неразрешимая.
В комнату друг за другом вкатились два автомата. Робот-уборщик скомкал и спрятал к себе во чрево кусок искромсанного розового бархата, потом выпустил шланг с раструбом и начал собирать с пола растекшееся желе. Робот-официант выдвинул поднос с двумя чашками кофе.
— Когда я в первый раз попробовал кофе, меня чуть не стошнило, — взяв чашку, улыбнулся Лиргисо. — А теперь я не могу пить лярнийские вина, которые когда-то любил. Разное строение вкусовых рецепторов у наших рас — довольно злая шутка природы. Что у тебя с рукой?
— Повредила.
Тина тоже взяла чашку — левой, осторожно.
— Пыталась пробить стенку? — Его глаза в обрамлении «полумаски» насмешливо прищурились. — Бедная Тина… Теперь ты даже лист картона не пробьешь.
— Знаю, — холодно бросила Тина.
— Не надо сердиться, великолепная Тина. Четыре года назад твое неоспоримое физическое превосходство, которое ты при каждом случае хвастливо подчеркивала, доводило меня до бешенства. Еще тогда мне хотелось отнять его у тебя и посмотреть, чего ты стоишь без него.
