Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
Если Уэльбек после «Элементарных частиц» является потенциально наиболее весомым французским романистом, появившимся со времени Турнье (а ждать этого пришлось долго, отсюда и понятное перехваливание), то его третий роман «Платформа» начинается с кивка в сторону предыдущего литературного направления. Ни один французский писатель не смог бы начать роман с предложения «В прошлом году умер отец», не вызвав ассоциацию с повестью Камю «Посторонний». Рассказчика в произведении Уэльбека зовут Рено — возможно, это намек на то, что такой человек превратился просто в винтик механизированного общества; но имя созвучно также с именем Мерсо, рассказчика у Камю. А вот и главное обстоятельство: отец Рено жил со своей домработницей из Северной Африки, брат которой избил старика до смерти. Когда сын оказывается лицом к лицу с убийцей отца, он думает: «Будь у меня пистолет, я пристрелил бы его, не колеблясь ни секунды. Убить это ничтожное дрянцо представлялось мне с точки зрения морали незначительным делом». Явная отсылка к Мерсо, застрелившему араба на пляже в Алжире и оставшемуся морально безразличным к содеянному.
Но за шестьдесят лет, разделяющих «Постороннего» и «Платформу», отчуждение и разложение зашли дальше. И слова неуважения к родителю тоже. Школьником в 1960-е годы я ощутил запечатлевшиеся в сознании греховные слова Мерсо в начале книги как пощечину: «Сегодня умерла мать. А может быть, вчера, не знаю» (я тоже не был образцовым сыном). В наши дни приходится давать пощечины сильнее:
Пока я стоял у гроба своего старика, мне в голову лезли гнусные мысли. Он, старый ублюдок, взял от жизни все, хитрожопый гад. «У тебя были дети, ты, трахальщик, — горячился я, — ты совал свой толстый хрен между ног моей матери». Ну, я немного разнервничался, допускаю: ведь не каждый же день в семье случается смерть.
Уэльбек поднимает планку; но он также завершает эпизод с бранью в своем фирменном нестандартном ключе: «Ну, я немного разнервничался». Сложно резюмировать содержание «Элементарных частиц», не придавая ему тяжеловесного звучания (роман имеет дело с третьей «метафизической мутацией» последних двух тысячелетий, мутацией молекулярной биологии, в ходе которой клонирование положит конец страху смерти и невзгодам генетического индивидуализма); на страницах романа обвинениям сопутствовал элемент легкой сатиры, а проповедуемая безысходность сопровождалась ухмылкой.
Начало «Платформы» во многом похоже по манере на «Элементарные частицы»; повествователь — продукт эпохи массовых коммуникаций; в своей радикальной отстраненности он занимается разоблачением нашего лживого мира. Похваляется «бухгалтерски объективным подходом» почти ко всему. В эмоциональном отношении и в смысле коммуникабельности повествователь нем, поэтому он практически не в состоянии беседовать с Айшой, когда та начинает критиковать ислам: он более или менее согласен с ней, хотя и не без оговорок: «На интеллектуальном уровне я смог бы ощутить некоторую привлекательность мусульманских влагалищ».
Никто еще не обиделся? Но Уэльбек, вернее Мишель, как завуалированно зовут его рассказчика, еще почти и не начал дерзить. Фыркая от презрения, он обрушивается на следующих: на Фредерика Форсайта, и Джона Гришэма, и Жака Ширака, на путеводители «Guide du Routard» («Путеводитель бродяги», аналог «Rough Guides» — «Путеводителя по неоткрытому миру»); на туристов с «пакетом услуг»; на Францию («зловредную страну, крайне зловредную и бюрократическую»); на китайцев; на «кучку дебилов, отдавших жизни за демократию» в 1944 году при высадке на Омаха-Бич в Нормандии; на большинство мужчин, большинство женщин, стариков и детей; на некрасивых; на Запад; на мусульман; на французский Пятый телеканал; снова на мусульман; на большинство художников; снова на мусульман; и наконец, причем часто, на самого себя.
А что Мишель одобряет? Пип-шоу, массажные салоны, порнографию, тайских проституток, алкоголь, виагру (помогающую преодолеть воздействие алкоголя), сигареты, цветных женщин, мастурбацию, лесбиянство, секс втроем, Агату Кристи, двойное проникновение, фелляцию, секс-туризм и женское белье.
Возможно, вы заметили в списке некоторые странности. Фредерик Форсайт у него слабоумный, а книги Джона Гришэма годятся только для того, чтобы сбрасывать в них сперму при онанизме: «Я со стоном удовлетворения выплеснул между двумя страницами, они склеятся, но это неважно: такие книги не перечитывают». Зато Агата Кристи получает две страницы комплиментов, в основном за роман «Лощина», в котором она показывает, что понимает «грех отчаяния». Это грех «изоляции себя от любых теплых человеческих контактов», которым, конечно, страдает Мишель. «Именно в отношениях с другими людьми, — говорит он, — мы получаем ощущение самих себя, и именно это в основном делает наши отношения с другими невыносимыми». И далее: «Отказаться от жизни — дело самое простое». И еще: «В жизни может произойти любое, в особенности ничто».
Грех отчаяния усугубляется, когда грешник — гедонист. «Платформа» в основном посвящена туризму, сексу и сочетанию первого со вторым. Сейчас туризм является крупнейшей отраслью на планете, в которой предложение — чисто местное, а спрос сознательно культивируется. Для автора одним из наиболее привлекательных моментов темы является психология туризма — и не в меньшей степени флоберовская ирония по поводу того, что ожидание и воспоминания (лживые обещания счастья в рекламном проспекте и фальшь снимка на отдыхе) зачастую оказываются более яркими и надежными, чем сам пережитый момент. А для романиста главная опасность — которой не всегда удавалось избежать в этой книге, — это легкость злословия: туристы — нетрудная добыча не только для террористов.
Уэльбек отправляет Мишеля в поездку туда, где солнце и секс; среди его в основном неинтересных компаньонов оказалась и сносная, даже явно привлекательная дама Валери, сотрудница их турфирмы. Сюжет построен в основном на попытках Валери и ее коллеги Жан-Ива возродить дышащий на ладан филиал корпорации, в которой они работают. Все это неплохо описано, при том что традиционное повествование не относится к числу сильных сторон и интересов Уэльбека-писателя. Его подход к месту действия и теме напоминает мне анекдот, долго ходивший в кулуарах Европейского союза. Британский представитель в какой-то комиссии Евросоюза излагает предложения своей страны, по-британски прагматичные, разумные и аргументированные. Французский делегат, кивая головой, долго обдумывает их, прежде чем вынести свой вердикт: «Что ж, я вижу: ваш план осуществим на практике, но осуществим ли он в теории?»
Таким образом, первичным и очевидным связующим звеном между сексом и туризмом являются плотские межличностные (и безличные) сношения. Но для Уэльбека не менее важно установить теоретическую связь. Что он и делает: как секс, так и туризм являются примерами свободного рынка в самом либеральном его виде. Секс всегда казался Уэльбеку проявлением капитализма. Вот формулировка из его первого романа «Расширение пространства борьбы»:
При экономической системе, в которой запрещено несправедливое увольнение, каждый человек так или иначе ухитряется найти свое место. При сексуальной системе, запрещающей адюльтер, каждый человек так или иначе находит себе сожителя. При абсолютно свободной экономической системе определенные лица накапливают значительные состояния, а некоторые прозябают в нужде и безработице. При абсолютно свободной сексуальной системе некоторые ведут разнообразную и захватывающую половую жизнь, а некоторые обречены на онанизм и одиночество.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
