И Ноблекур в едином порыве схватил хищной рукой огромный лимонный цукат и стремительно заглотил его под укоризненным взором Сирюса: тот уже несколько минут потихоньку придвигал к нему лапу.
Николя по-прежнему был задумчив.
— Вас еще что-то беспокоит?
— Сегодня ночью Луи встречался с матерью. Она в Париже проездом и просила его ничего мне не говорить.
— Но он все же рассказал?
— Да… и я хочу ее увидеть.
— Никто не смеет вас отговаривать или давать советы. Однако не забывайте… Не следует подносить паклю к тлеющей жаровне.
— Вы знаете, как прошла наша последняя встреча в Версале…
— Знаю, и это многое объясняет. Пусть ночь дарует вам совет.
Вторник, 11 февраля 1777 года.
Проснувшись очень рано, Николя быстро вышел из дома; на улице царили мрак и холод. И хотя мороз крепчал, Николя решил отправиться на улицу Бак пешком, перейдя Новый мост, и дальше, набережной левого берега. Антуанетта Годле, в прошлом Сатин, уступив свою модную лавку паре галантерейщиков, сохранила за собой комнатку на антресольном этаже; пока она жила в Лондоне, комнатка пустовала. Добравшись до места, он так уверенно прошел мимо привратника, что тот не решился его расспрашивать. Поднявшись на антресольный этаж, он на миг остановился, вновь охваченный сомнениями. Правильно ли он поступает, нарушая покой Антуанетты, вторгаясь в ее жизнь, которую она по его же предписанию ведет вдали от него? Или она сама захотела уехать? Наконец, убедив себя, что отцовские чувства оправдывают его поведение, он с легким сердцем взял в руку дверной молоток. Несколько минут ожидания показались ему вечностью. Наконец дверь приоткрылась, и он увидел Антуанетту. Узнав его, она зажала рукой рот, сдерживая рвущийся наружу вскрик, отступила, словно намереваясь пуститься в бегство, и неожиданно расплакалась, окончательно смутив Николя. Впрочем, волнение не помешало ему заметить догоравшую в камине кипу бумаг. Продолжая плакать, она судорожно обняла его. Чувствуя, как сильно бьется ее сердце, он вспомнил, как давным-давно в Геранде держал в руках трепещущее тельце ласточки, случайно залетевшей к нему в комнату. Однако как изменилась Антуанетта! Ни от милой простушки его юности, ни от пансионерки «Коронованного дельфина» не осталось и следа. Он видел перед собой соблазнительную женщину, чья внешность за годы разлуки приобрела неизъяснимое благородство. Легонько оттолкнув ее, чтобы получше рассмотреть, он без слов заключил ее в объятия. Охваченный пробудившимся желанием, он отнес ее на кровать и там, прижимая к себе прежнее и одновременно совершенно новое тело Антуанетты, вновь обрел свою юность. Оба с равным пылом предались заново обретенной страсти.
Потом настало время смирить чувства и многое рассказать друг другу. В Лондоне ее лавка располагалась в одном из наиболее многолюдных пассажей, и торговля ее процветала. Она сказала, что поддерживает связи с парижскими модными торговцами, и в частности, со знаменитой госпожой Бертен, что в английской столице лавку ее посещают высокородные клиенты. Ее речь, ставшая, по сравнению с прежней, грамотной, выверенной и изысканной, кружила ему голову. Она была счастлива повидаться с Луи: он стал таким красивым! Но она никак не могла поверить в блестящее будущее, какое сулит ему его положение и имя. Он поблагодарил ее за великодушие, она опять расплакалась, и он, как и семнадцать лет назад, когда они встречались у нее в каморке под крышей, стал утешать ее, нежно гладя по голове. Он, наконец, понял, что она значит не только для него, но и для всего рода Ранреев: в его и ее сыне воплотилось будущее этого рода.
— Я должен просить у тебя прощения. Тогда, в Версале, я был груб…
Она не позволила ему договорить.
— Замолчи! Я страдала, но я тебя простила. Ты не можешь быть жесток. Я все поняла, все!
Приблизился час прощания. Антуанетта исчезла в будуаре. Одеваясь, Николя заметил в углу комнаты груду тюков и узлов. На надписях значилось имя миссис Элис Домби, без сомнения, английской клиентки Антуанетты. Особенно его заинтересовал загадочной формы кожаный футляр: на нем стоял адрес и имя знакомого ему английского поставщика. Не развивая мысль дальше, он на всякий случай отметил этот факт. Выйдя к нему в дорожном платье, мать Луи снова расплакалась и не захотела, чтобы он провожал ее до почтовой кареты, отбывавшей с улицы Фоссе Сен-Жермен л’Осеруа в направлении Булони.
Запутавшись в собственных мыслях, он шел по улице Бак, даже не подумав взять фиакр, хотя они во множестве проезжали мимо. И только колючий мороз вывел его из охватившего его оцепенения. Его обуревали противоречивые чувства. Неужели он забыл Эме д’Арране? Самое время о ней вспомнить! Что за безумие на него нашло? И все же он не чувствовал за собой вины; порыв, которому он поддался, был искренним и неожиданным. Он по привычке принялся анализировать собственные чувства. Антуанетта вызвала у него прилив нежности, ибо являлась частью его молодости. К тому же она — мать Луи. При этой мысли сердце его преисполнилось сладостным трепетом. Однако он не мог не воздать должное ее решительности и способности устроить свою собственную жизнь. Ему стало досадно, что она не нуждается в его покровительстве. Интересно, откуда у него возникла такая потребность? Может, потому, что он старше ее на несколько лет? А может быть, он любит сразу двоих? Ему вспомнилось одно из наблюдений Ноблекура. Неужели старый магистрат читал в его сердце лучше, чем он сам? Пора положить конец бессмысленным рассуждениям; он слишком привык всегда и все усложнять. Но несет ли он ответственность за свою противоречивую натуру? После длительного пережевывания беспорядочных мыслей он с трудом обрел прежнюю ясность ума.
Наконец он взял фиакр и отправился к портному показать кусок ткани от куртки незнакомца из Фор-Левека. Его вторжение в святилище моды вызвало настоящий переполох. Мэтр, как обычно, мрачный, восседал в кресле. Увидев Николя, он дважды стукнул по полу тростью, и толпа подмастерьев, сорвавшись с места, принялась разматывать огромный лист шелковой бумаги, закрывавший ивовый манекен, одетый, как показалось Николя, в ослепительное платье.
— Господа, снимайте. Маркиз де Ранрей оказал мне честь своим посещением. Вот уже пятнадцать лет, как я крою для него фраки, и наши общие воспоминания… «этот достойный господин Вашон…»[27]Ах, мы друг друга понимаем. Но никогда не следует забывать об осторожности, у конкурентов есть свои шпионы.
Поклонившись мэтру, Николя обошел кругом манекен.
— Да это настоящий шедевр!
Вашон просиял от гордости.
— Парадный наряд из шелка цвета слоновой кости. Длинная юбка на панье. Полюбуйтесь, какая вышивка украшает корсет, какой мысочек спускается до самого края юбки! Разумеется, такой фасон был еще у Помпадур, но красота не устаревает! Это парадное платье сшито для немецкого двора.
Николя склонился над узорчатым рисунком, где китайские мотивы переплетались с западными орнаментами и вязью стилизованных цветов.
