но отличался редкой дезорганизованностью. У него не было планов дальше, чем на три часа вперёд. Уроки он не делал из принципа. Периодически он вообще в школу не ходил. Такие дни были для всех в школе подарком. Все его шалости прикрывались его богатыми родителями, которые души в любимом и единственном сыне не чаяли. Это его, в конце концов, и сгубило. В десятом классе он наглотался каких-то таблеток и утонул в бассейне.
У него были пышные похороны, почему-то его родители посчитали нас с Сашей близкими товарищами Котрахова (убей меня бог, не помню его имени!) и пригласили нас на похороны. Когда я увидел его в гробу, то больше всего поразился крупным, блестящим, позолоченным пуговицам на рубашке покойника.
За десять лет волосы могли вырасти, а пуговицы так и не потускнели.
— Это был Котрахов, там, внизу.
— Кто внизу-то? Не было там никого.
— Ну ты видел куски внизу? Это он!
— Да не было никаких кусков!
— А запах?
— Какой запах?
Понятно.
— Проехали, — сказал я. — Замнём пока для ясности. Спать пора.
— Ты мне выпить не купил случаем? — в голосе у друга моего звучала безнадёжность. Ответ он знал заранее. Надо же! Я на взводе, а у него мысли только об одном.
— Нет, не купил. Деньги у тебя кончились?
Он не ответил и побрёл к себе.
А я к себе.
На стуле я обнаружил старую тетрадку с заговорами. Некоторое время я тупо смотрел на неё, чувствуя, как во мне зреет мысль. Потом я открыл её на заложенном месте и заново прочёл заговор против пьянства. Мысль так и не дозрела, а я лёг спать.
Дозревание мысли произошло во сне. Я сидел за длинным столом на кладбище. За столом кроме меня сидела целая куча мертвецов. Там был Терёмин, мой бывший начальник участка, поехал в прошлом году в деревню, и там его в драке зарезали. Там был Семёнов, шлифовщик с нашего участка. У него случился приступ алкогольной эпилепсии, он упал и стукнулся виском о металлический угол своего станка. Охранник Толя, его как-то ночью убили работяги-лимитчики, он пытался помешать им выносить с завода слитки латуни. Целая куча знакомых мне покойников сидела за столом с выпивкой и закусками. Периодически кто-то из них вставал и произносил:
— Пока лежат мертвецы!
И тогда все они выпивали.
Я попытался подняться из-за стола, уйти, но не смог. Как только я встал, у меня в руках тут же оказался бокал. И я хотел было выругаться и сказать, что здесь какая-то ошибка, но против моей воли мои губы стали складываться, растягиваться и произносить слова, который я произносить не хотел;
— Пока лежат мертвецы!
— Пока мы лежим! — дружно подхватили мои собутыльники.
И я проснулся.
Надо мной стоял Саша. В сумерках его лицо опять отливало зелёным.
— Да что с тобой! — испуганно произнёс он. — Опять орал, как резаный.
— Выпить хочешь? — спросил я, чувствуя, как во мне всё каменеет от нарастающего бешенства.
— Хочу! — с готовностью подтвердил он.
Я бросился на него снизу вверх, используя элемент неожиданности. Однако силы тут явно были неравны, через несколько секунд я побрёл в ванную с разбитым носом и распухающей левой бровью. Саша сопровождал меня с нытьём на тему того, что вот он ничего не понимает, и что он вроде ж ничего такого мне не сделал, и что мы ж друзья…
За завтраком я попытался вкратце донести до него события последних двух дней. Он слушал меня внимательно, не перебивая, что для него редкость.
— По всему выходит, что пока покойники лежат в земле, до тех пор тебе спиртное не пить, — закончил я. — Но твое желание выпить так велико, что не даёт покойникам спокойно лежать в могилах. И они приходят! Ко мне!
— Не может быть!
А ведь не поверил. Хорошо же!
Я залез на антресоль и вытащил оттуда бутылку водки. У меня вообще-то там целый ящик. Как-то купил очень давно, готовился к свадьбе, да как-то не сложилось у меня.
Саша появление бутылки встретил восторженными воплями. Потом, открывая бутылку, он прошёлся опять по моим еврейским корням, типа — что ж ты от меня скрывал. И, уже налив себе стакан, спросил:
— Ты ведь не против? Я выпью?
Ничего он не понял.
— Ничего не выйдет, — попытался я его предупредить.
Куда там! Санёк махнул, не глядя, стакан и тут же выпал в осадок. Густой и творожистый. Несколько раз взмахнув руками в воздухе, будто гребя невидимыми вёслами, он вскочил, и тут же водка вместе с завтраком оказалась в раковине. Вот так!
— Ну что? — спросил я издевательски. — Как тебе?
Когда он чуть отдышался, то ответил:
— Не может быть! Это ж бабушкины сказки.
Но оказалось, что может! На протяжении рабочего дня Саша сделал три попытки выпить спиртного, и все они закончились ничем. Я, в свою очередь, старался не отходить от станка, мне не улыбалось встретить ещё каких-нибудь покойников. Странно, вот дожил до тридцати, а ведь сколько знакомых у меня умерло уже. Раньше я как-то и не замечал, что Смерть вот она, рядом ходит.
* * *
Я предложил сходить в кино. Саша предложил зайти к нему домой. После короткого спора пришли к выводу, что лучше в кино. Светка нас бы просто не пустила в квартиру, Сашины запои как минимум на неделю, а тут вдруг всего три дня.
Не люблю я комедии, меня от них в сон тянет. На двадцатой ужимке Джима Керри меня стало тянуть в сон, а на тридцатой я отрубился.
Но ненадолго.
Я думаю, что от моего крика содрогнулись все. Мне приснился Шарик, старый друг моего детства, этот пёс сопровождал меня везде на даче, где я отдыхал в далёком детстве. Его загрыз соседский пёс, который был выше по весовой категории, к тому же дело было ночью, и Шарик был посажен на цепь и лишён возможности уворачиваться.
Шарик был совсем небольшой собакой и поэтому никак не мог мне помочь в моём очередном кошмаре, в котором я медленно проваливался под землю, в мрак пропасти. Он скулил, тянул зубами за воротник, лизал мне лицо. В конце концов, когда уже земля стала смыкаться надо мной, я заорал, чтобы он бежал за помощью, и проснулся оттого, что перепуганный Саша тряс меня за плечи.
Вокруг раздавалась матерная ругань зрителей. Понять их можно, давно им никто так активно не портил удовольствие.
* * *
Домой возвращались в сумерках. Я всё время озирался вокруг себя, казалось, что вот
