идти-то? Было у нас два завода, так закрылись оба. Одни развалины стоят. Это когда наверное, меня еще не было, там все уже разворовали. Когда я родился, батя уже бухал, потому что работы не было.
– Ну… – Возразить на это было трудно. Да Леша и не собирался слушать возражения. Он махнул рукой и продолжил:
– Щас только автослесарем прикольно работать. В шиномонтажке. Их по городу много у нас. Ну, или в другом городе. Хоть какую-никакую копейку сшибешь. Только кто ж меня возьмет? Там и блат нужен, и не умею я ничего. Нас-то только болванки всякие обрабатывать учат. Кому это надо?
Соколов слушал внимательно и кивал. В общем-то, говорил паренек довольно здравые вещи. Здравые, хоть и совсем не радостные. И здесь глупыми пустыми фразочками типа «верь в себя, ты можешь все что угодно, надо только захотеть» отделываться было нельзя. Сейчас нужно было предлагать какие-то реальные варианты, над которыми подросток мог по-настоящему поразмыслить и, может быть, найти для себя какое-то решение.
– А ты вот как сделай, – сказал майор, перегибаясь через стол для большей доверительности. – Иди в армию. Там как раз специальность получишь автослесаря. А потом и в шиномонтаж возьмут.
На секунду мальчик задумался, подергивая себя за растрепанные волосы, а затем покачал головой:
– Да не хочу я в армию. И в шиномонтажку тоже, если по правде.
Внимательно глядя на взрослого, парнишка тоже немного наклонился вперед и закончил:
– Просто тут только одному же у нас учат – у станка стоять. А мы же разные все. А нас всех к станку, блин. Только вы это, не…
Серые глаза наполнились испугом и зашарили по столу – не записывают ли его слова. Святослав в очередной раз про себя ужаснулся, как в этом «корректирующем интернате» умудрились запугать детей, и поспешил мальчика успокоить:
– Да я ж с тобой так, без протокола. Мне понять просто нужно. Я же, видишь, не записываю ничего.
Леша посмотрел на него очень пристально, кивнул и наклонился еще ближе, переходя на шепот:
– Я убежать хочу. Плохо мне тут. У нас тут Сашка Болт есть. И Шарон. Ну, они на улице жили вообще лет десять. Они бомжей убивали, только никто про это не знает. Вот они нас всех бьют, кто послабее, заставляют деньги приносить…
– А воспитатели что?
– Да ничего! – воскликнул парнишка и тут же испугался собственного порыва, снова понизил голос до едва слышного бурчания: – Чего. Ну, накажут их как-нибудь, а тем-то что? Выйдут и нас еще больше загрузят.
– Да ладно, не вешай нос! Им ведь семнадцать уже?
– Ага.
– Ну вот. Скоро они уйдут, и все нормально будет. Отучишься тут еще пять лет – ну, не так уж это и много! А потом… Потом дороги все открыты! Это раньше с этим проблемы были, а сейчас, если голова на плечах есть, можно всего добиться. Люди вон в Москву с одной сумкой приезжают, с тапочками и зубной щеткой – глядишь, и всего добились! Сами, без мам и пап всяких! Наоборот даже. Детдом их выживать научил так, что Москва им потом раем казалась!
Леша посмотрел на Соколова с сомнением, но не заметил в его глазах фальши, задумался. Прошла долгая минута, но милиционер мальчика не торопил. Пусть размышляет. Важно принимать в жизни осознанные решения и видеть не один выход размером с игольное ушко, а учитывать и альтернативы. Даже если они на первый взгляд кажутся почти фантастическими.
– А вы в Москве жили? – наконец прервал молчание Крохалев. В его глазах читалось восхищение и что-то близкое к поклонению. Эх, вот же бесхитростная душа! Совсем ребенок еще, наивный, готовый верить любому взрослому, если тот проявляет хоть немного доброты. Под этим взглядом внутри у Святослава стало закипать негодование, обращенное на тех, кто причиняет боль таким, как этот мальчонка. Нет, таких прощать нельзя. Никогда и ни за что.
– Учился и жил несколько лет, – ответил он, загоняя собственные страсти поглубже – нечего ребенка пугать. – И парней таких видел неоднократно. Один сейчас музыкант, по телику вон его гоняют постоянно. А ты сам, что любишь делать-то? Чем заниматься хотел бы?
– Да я хип-хоп с пацанами танцевал, – смущенно потер нос Леша. – У нас тут есть один типок, Тоха Малой. Вот он сначала на улицах хип-хоп танцевал с рэперами, говорил, так нормально зарабатывал.
– А сюда как попал?
Парнишка заерзал на стуле и потупился. Создавалось впечатление, что история его Тохи Малого и самому Леше была ближе, чем могло показаться.
– Ну, родители пили. Он так и жил там в подвале с рэперами этими. А потом со скинами драка была, и он заточкой одному в пузо сунул, чуть не убил. Его сюда и направили. Мы вот думали с ним потом на улицах танцевать. Только мафон надо нормальный достать сначала… Но это мы сначала к какой-нибудь команде присоединимся, заработаем там, а потом свою банду создадим… Ну, в смысле команду.
– А ты круто танцуешь?
На лице юного танцора расцвела самодовольная улыбка. Не говоря ни слова, он вскочил, отошел на свободное место, хлопнул в ладоши и начал озвучивать барабанный ритм. Через секунду все его тело стало подпрыгивать и извиваться. Майор, конечно, не был знатоком, но ему выступление мальчика понравилось. Безусловно, двигался он совсем не профессионально и учиться еще нужно было много чему, но общее впечатление и страсть, с которой Леша танцевал, впечатляли.
Тут брови милиционера от удивления поползли на лоб, а губы сами собой сложились в улыбку: парень решил продемонстрировать нижний брейк. Он встал на голову, растопырив согнутые ноги, и закрутился, как настоящий волчок. Но тапки не вынесли такой динамики – одна слетела, отправившись в полет почти через весь кабинет. Танцор немного сконфузился, перекатился с головы на более привычное для сидения место и, часто дыша, с гордостью посмотрел на Святослава.
– Круто! – не покривил тот душой.
– Вот и дядя Леша тоже так говорил, – кивнул мальчик, он подобрал тапку и снова сел на стул рядом с милиционером. – Он один меня понимал. – Лицо его стало грустным и отстраненным. – Вы же из-за него пришли?
– Да. Ты все правильно понял.
Майор открыл Лешину тетрадь на той странице, где красовались нарисованные детской рукой порнографические гомосексуальные сцены. Половые органы на них были замараны ручкой – вероятно, самим Крохалевым. А всю страницу «доброжелатели» не поленились исписать фразами: «Кроха – пидорас», «гей», «минетчик».
Глянув на эти художества, мальчик кивнул, и слезы побежали по его раскрасневшимся щекам.
– Ну да, ходил я к
