из машины папку, портативный магнитофон и двинулся к воротам дачи. Калитка оказалась незапертой. Территория дачи была обнесена простым дощатым забором. Это был, собственно, кусочек дикой природы — лес, кустарник. Кое-где росли яблоньки, смородина, малина, но грядок не было и в помине. Весь огромный участок зарос газонной травкой. Домик был двухэтажным, недавно отстроенным, с претензией на оригинальность: башенки по углам, флюгер на ярко-красной черепичной крыше.
При его приближении сидевшие на террасе дамы разом смолкли. Медленно обернулась Галина. На ее красивом, ухоженном лице не отразилось ровным счетом ничего: ни удивления, ни страха, ни смятения. Секунду посмотрела на него — и снова отвернулась, покуривая длинную тонкую сигаретку.
Кронин представился по форме, с демонстрацией удостоверения, так, словно видел всех сидящих здесь впервые. Лепницкая, на правах хозяйки дачи, поинтересовалась, цедя слова ленивым тоном:
— Вы что, слежку за нами ведете?
Не отвечая на вопрос, Кронин прошел по территории, попросил показать, где лежат инструменты, убедился, что украсть молоток из сеней было проще простого, затем уселся на свободный стул, поставил, сдвинув рюмки в сторону, магнитофон на стол, открыл папку и произнес:
— Нашу беседу я записываю на магнитофон и попрошу присутствующих не вводить следствие в заблуждение, отвечать прямо и откровенно.
Достав из папки лист протокола, он обратился к Прибытковой:
— Назовите, пожалуйста, вашу фамилию, домашний адрес, род занятий.
Как ни странно, Светлана Федоровна не казалась испуганной или смущенной. Все остальные дамы также держались вполне уверенно. Больше того — в их взглядах читалась неприкрытая ирония. Как будто их пришел допрашивать не следователь прокуратуры, а дядя Вася, деревенский пожарник на пенсии. Все эти леди явно потешались над дяди Васиными неуклюжими потугами и радовались случаю развлечься. Они не снисходили даже до того, чтобы унизиться до ссоры и с возмущением прогнать его. Напротив, отвечали на вопросы, но при этом смотрели так свысока, что, будь у Кронина чуть меньше опыта, он непременно бы взорвался и наделал глупостей. Но Виктор Петрович даже не делал вид, что его не задевает поведение дам, — он просто-напросто не обращал на них внимания. Даже присутствие Галины его ничуть теперь не волновало. Он спрашивал, записывал ответы, что-то обдумывал и снова спрашивал. Словом, работал. Постепенно ухмылки как будто бы стерло с этих ухоженных, надменных лиц. А вскоре дамы стали проявлять явное нетерпение. Обстановка накалялась. Светлана Федоровна стала нервничать, позволять себе резкие выпады. Кронин же оставался вполне спокойным, сдержанным и серьезным.
— Да объясните же в конце концов, что происходит? — взорвалась Прибыткова. — В чем вы меня подозреваете? В убийстве моей близкой подруги? Но это же абсурд!
— Пока я никого ни в чем не подозреваю, — терпеливо разъяснял следователь, — я собираю факты, на основании которых буду строить версии.
— Если вы никого не подозреваете, тогда к чему эти вопросы: где Светлана Федоровна была все эти дни и тому подобное? — вмешалась, не выдержав, Лепницкая.
— Я имею право по делам моей фирмы уехать в Москву, никого об этом не ставя в известность! — выкрикнула Прибыткова.
В глазах ее стояли злые слезы.
— А я имею право требовать, чтобы вас отстранили от следствия! — заявила вдруг Галина.
— На каком основании? — спокойно посмотрел на нее Кронин.
— На том основании, что ты спал со мной, на том основании, что я тебя бросила и ты теперь мстишь, вторгаясь в наш круг со своими идиотскими допросами!
Виктор Петрович продолжал спокойно смотреть на Галину. Действительно ведь спал. И что он только в ней нашел? Сейчас лицо ее, искаженное злобной гримасой, было настолько неприятно, что Кронин даже поморщился. Бывает же такое! Поразит женщина воображение мужчины независимым видом, надменным и одновременно призывным взглядом, гордой осанкой и, конечно, своей ухоженностью, дорогими тряпками — и все! И ходит этот мужичок как под гипнозом, и выполняет все ее капризы. Но вот настает такая минута, когда падает маска и под ней оказывается настоящая физиономия «истинной леди» — сморщенная от нескрываемой злобы, готовая плеваться ядовитыми словами. И наваждение исчезает. Кобра красивая змея. Да уж больно опасная тварь.
— Ты записываешь? — продолжала Галина. — Вот и записывай, ничтожество, мент поганый. Ты что — надеялся, что я выйду замуж за тебя?! — Она истерически расхохоталась. — Размечта-а-лся!
И она стала сыпать вдруг таким отборным матом, что на террасе все, кроме нее, затихли.
— Ваша подруга, кажется, пьяна, — обратился следователь к Лепницкой, — вы уложите ее где-нибудь, чтобы не мешала нашему… общению.
— Ах ты, дрянь! — взорвалась Галина. — Да я тебя в клочья порву! С волчьим билетом вылетишь с работы. Ты знаешь, с кем ты имеешь дело?! Мне стоит пальцем шевельнуть! Ты же, дурак, был только ширмой для Меня, как ты не понял?! Я тобой прикрывалась! А у меня такие мужики, которым ты в подметки не годишься!
Кронину стало вдруг нестерпимо жаль свою бывшую подругу: в ней говорила та же самая обида, что и в девчушке с искореженной судьбой, Валентине. Но к Валентине он испытывал искреннее сострадание, Галина же со своим высокомерием, снобизмом, эгоистичностью вызывала отторжение и жалость, смешанную лишь с брезгливостью. Она была душевно грязной, хотя телесно отполированной до неживого, неестественного блеска, как дорогая статуя из мрамора. Кронину неприятно было даже вспоминать, что когда-то он целовал эти искривленные ненавистью губы.
Галина Николаевна Высоцкая потеряла лицо. Аристократка проиграла «поганому менту» по всем позициям. Это поняли не только ее подруги, но, похоже, и она сама. Вскочив, она убежала с террасы в дом. Лепницкая двинулась было за ней, но Кронин остановил ее словами:
— Пожалуйста, не уходите, Лидия Васильевна, я хочу восстановить ход событий накануне убийства, точнее, в ночь с третьего на четвертое мая.
Лепницкая остановилась. На террасе повисла тишина. Женщинам явно не хотелось ворошить неприятные воспоминания.
— Я вам как будто бы все рассказала. — Лепницкая отвела глаза.
— Я хочу точно знать: кто где стоял, кто принимал участие в драке…
Вера Витальевна Додикова, супруга владельца казино, очень хорошенькая, с пухлыми губками и платиновыми кудряшками «а-ля Мэрилин Монро», капризно протянула:
— Вы можете себе представить меня дерущейся?
— Могу, ответил Кронин.
— Хам! выкрикнула дамочка, тотчас утратив всю свою сексапильность.
— Говорят, у клонированной овечки Долли были волчьи зубы и она любила ими рвать сырое мясо.
— Я на вас в суд подам! — вскричала Вера Витальевна. Кронин пожал плечами:
— Ваше право. Я просто хотел сказать, что ничему уже не удивляюсь.
— Я расскажу и покажу, кто где стоял и как все это происходило тут, — поднялась с деревянной резной скамьи Дина Валентиновна Большакова, до сих пор сохранявшая молчание, —
