слишком долго была его сталкером. Всю среднюю школу. С тех пор, как он сбил меня на той чертовой ватрушке и я впервые в его глаза заглянула. И до тех пор, пока он не закончил школу и не испарился из зоны видимости, оставив наконец мои подростковые мозги в покое.
А теперь он рядом, и он настоящий. И он чуть не сжег меня дотла, когда целовал в последний раз. Внизу, под окном. У подъездной двери моего дома, в которой я скрылась от него, как последняя трусиха. Снова.
Я влюблена в него с двенадцати лет. Это состояние как моя вторая кожа, оно всегда со мной! Я могла глушить его. Могла даже забыть о нем на годы, но теперь оно просыпается и уже совсем не детское, а какое-то… сумасшедшее…
Просыпается, к чертям топча все мое сопротивление и попытки быть рассудительной, взрослой, разборчивой. Я бы никогда не выбрала его сама. Никогда бы не заговорила первая, потому что не давал инстинкт самосохранения!
Меня трясет, когда стою голая у запотевшего зеркала, видя только смазанные очертания своего частичного отражения. Трясет. Несмотря на то что мое тело сходит с ума, после душа голова ясная.
— Ф-ф-ф… — рвано выдыхаю, вытянув губы.
Взяв с умывальника телефон, смотрю на время. Почти восемь утра. Восемь… я не могу спать, а он… понятия не имею…
Я все еще могу повернуть назад. Могу оборвать с ним все чертовы контакты. Пока не свихнулась окончательно! Для этого мне всего лишь нужно почувствовать себя недостаточно необходимой. Недостаточно необходимой, нужной, желанной. Я знаю, каково это, и различать тоже умею!
Выдохнув, я сглатываю стоящую в горле колом слюну и рисую на запотевшем стекле сердечко. Не давая себе времени на раздумья, отправляю картинку Артуру и, как только она улетает, я превращаюсь в сгусток колючей энергии.
Мое сообщение не прочитано к тому времени, как одеваюсь и выхожу из дома, захватив еду для бабули. У нее проблемы с позвоночником и лишняя активность причиняет боль, поэтому в последний месяц мы помогаем ей с готовкой. Это не всегда получается, но на прошлой неделе даже Никита внес свою лепту.
Галочки на сообщении становятся синими, когда добираюсь до автобусной остановки. Заняв место, я зажимаю телефон в ладонях между колен и вперяю взгляд в картинку за окном.
Удары сердца становятся тяжелее, будто этот мой орган вдруг накачали свинцом, ведь ответа на свой перфоманс не получаю ни через минуту, ни через две, ни через три, и даже ни через пять.
Если у него нет на меня времени… Если я для него развлечение… Если…
От этих «если» сердце еще тяжелее становится. Мечется и бросается в крайности, ведь мои чувства к этому парню ненормальные!
Мессенджер квакает сообщением спустя десять минут, и я в него проваливаюсь.
Внутри фотография, почти копия той, что отправила я. Только другая ванная комната и другое зеркало. Тоже запотевшее. И на нем — аналогичное моему сердечко, но сердечко Палача вдобавок ко всему пронзено стрелой.
— Твою… мать… — шепчу сдавленно, глядя в потолок автобуса.
Глава 38
Этой короткой переписки мне хватает с лихвой, чтобы гореть до самого вечера. Ее и до конца жизни могло бы хватить, но с каждым часом голод по общению с моим парнем в реальности становится все сильнее.
Я могу себе это позволить, ведь он должен заехать в восемь, а я заметила, что Артур Палачёв не любит опаздывать. Мне нравится эта черта. Это крошечное дополнение к тому, что я уже о нем знаю. Все его черты в течение этого дня приобретали особую привлекательность, словно противный Купидон щелкнул у меня в голове пальцами.
Он прислал мне сердечко. Палач! Я не могу не гореть. Я смирилась. Он не оставил ни малейшего шанса найти в своем отношении ко мне чертов изъян. Не оставил выбора! Заставил гореть. Снова…
В десятый раз осматриваю длинную рубашку, в которую одета, и все же расстегиваю еще одну пуговицу сверху, делая вырез открытым на грани фола. На бедрах у меня джинсовые шорты, и их длины хватает, разве только чтобы прикрыть задницу, но длина рубашки это компенсирует.
Откопав в шкафу сумочку, дергаю за молнию и заглядываю во внутренний карман, проверяя презерватив. Тот самый, который таскаю с собой черт знает сколько времени, но никогда… ни при каких обстоятельствах я не могла вообразить, с кем вероятность им воспользоваться станет такой огромной!
Выдернув пакетик из сумки, я смотрю на него и втягиваю воздух так, что носу больно, а потом пихаю презерватив в задний карман шорт, чтобы был под рукой…
Никита отправился в кино с каким-то другом, а мама еще днем уехала на работу, поэтому, когда закрываю ключом дверь нашей квартиры, в ней темно и тихо. Эхо моих шагов разносится по лестничной клетке, я захожу в лифт и прислоняюсь спиной к стене, еще раз бросая взгляд на свое отражение, теперь уже в узком древнем зеркале лифта.
Я не пожалела косметики. Мне слишком нравится, когда Артур Палачев смотрит на меня, как на… женщину. На мое тело, на лицо. На грудь… Нравится ли мне дразнить его? Играть в эту безумную игру? Да! Да, черт возьми!
Он вышагивает перед своей «Ауди», залипнув в телефоне, но оборачивается, как только я отпускаю подъездную дверь и она хлопает. Я делаю это только спустя полминуты. В течение этого времени рассматриваю высокую спортивную фигуру, которая когда-то была долговязой. Слишком длинные руки сделали из Палача успешного игрока школьной баскетбольной команды, а теперь вся его долговязость превратилась в отличную основу для каменных мышц, ведь за прошедшие годы он о-очень сильно «раскачался».
На нем шорты и оверсайзная футболка, на ногах кеды. Темные густые волосы слегка растрепаны, и это придает тяжеловатым чертам его лица немного мальчишества. Он смотрит на меня исподлобья, и каждый сантиметр кожи вспыхивает, пока по мне блуждает этот взгляд. От макушки до носков сандалий, потом обратно.
На его губах легкая улыбка.
Я кусаю свои, но они все равно улыбаются в ответ. Артур убирает телефон в карман, а я делаю вперед шаг за шагом и через несколько секунд обхватываю литой каменный торс руками. Меня тут же обнимают в ответ, параллельно делая рваный быстрый вдох.
Дышу запахом его футболки, от удовольствия ноги ватные. Когда поднимаю лицо, все, о чем могу думать, — поцелуй. Мы целуемся и, прежде чем выпустить мои губы, Артур издает звук, от которого
