увидев, что сообщение доставлено, как ни в чем не бывало, пошел нарезать хлеб, колбасу, сыр, напевая какую-то мелодию.
— У меня есть много фоток. Вот здесь, — достал из угла ту самую коробку, которую Катя нашла перед своей дверью, а потом выбросила на помойку. — Знакомая вещь? Я так старался, а ты...
— А я отправила прошлое туда, где ему и место, — прохрипела.
— Ошибаешься... — протянул, присев возле нее. — Ничего не в прошлом. То, что между нами, — это вне прошлого, будущего, — взмахнул рукой с бутербродом. — Это навеки! — проговорил, вглядываясь в Катю бегающими из стороны в сторону, безумными глазами. — Хочешь есть? — вдруг весело спросил.
Катя отвернулась, не в силах даже смотреть на него.
— А! Да! Тебе же условия получения пищи не подходят... Забыл, — захохотал.
Демонстративно, сидя перед Катей, доел бутерброд, а потом взялся за коробку с фото.
— Я так старался... А ты даже не посмотрела! Ничего, сейчас вместе посмотрим, все вспомним... — начал раскладывать снимки на полу перед ней.
Екатерина отвернула голову, насколько смогла. Хочет — пусть радуется фотографиям, а ей они ни к чему, хватает и присутствия самого Грушина.
— Красотка, тебе не интересно? Как жаль, — причмокнул, — потому что выбора нет, придется смотреть и слушать.
— Чего ты добиваешься? — посмотрела на него. — Хочешь причинить мне боль? Впрочем, неважно. Насколько я понимаю, осталось мне не очень долго жить. Меня просто не будет. Объект твоей одержимости исчезнет. Ты будешь жить, а я нет. Но, тем не менее, я в более выигрышном положении, чем ты. Мне есть, что вспомнить. У меня было несколько счастливых лет без тебя. А с чем останешься ты? Один на один со своей одержимостью? Больше ничего у тебя нет, потому что, если бы было что-то дорогое сердцу, что-то, что радовало бы, что-то, что ценил бы, ты бы не рисковал всем. Ты бы не вспомнил обо мне. А у тебя нет ничего. И не будет. Только безграничный нездоровый эгоизм и одержимость. С этим и останешься. Думаешь, ты меня сейчас унижаешь, ломаешь? Нет, меня тебе не сломать! Я сбежала, устроила жизнь и успела немного ею насладиться. Меня любят и уважают. Обо мне останется светлая память. А ты — ничтожество, способное только манипуляциями и силой достигать своих пришибленных целей! Завистливый, закомплексованный мальчик. Тебе никогда не хватало ума и настойчивости, чтобы чего-то в жизни достичь, поэтому и завидовал более успешным людям, называя их кошельками на ножках. Ты и дружить не умеешь, поэтому настоящей дружбе завидуешь. И любить не умеешь, потому что и сам недолюбленный, не так ли? — даже слегка улыбнулась, несмотря на боль в лице. — Повторяю: у тебя в жизни никогда ничего настоящего не было и не будет! — отчеканила каждое слово, вложив в сказанное все свои силы и эмоции. — Не нравится это слышать? Конечно, не нравится. Ты же сам прекрасно понимаешь, что это правда.
— У меня могло быть! — хлопнул кулаком об пол. — Могло быть все, что я хотел! Могло! Если бы не ты... Должно было быть все идеально! У меня были прекрасные планы! Но тебе хотелось в большой город, заниматься долбаной журналистикой! — выходил из себя, с криком стуча по полу кулаками прямо перед лицом Кати.
Глаза выпученные, ноздри раздуваются. Кто знает, возможно, снова набросился бы на нее, если бы не шум на улице. Оглянулся к окну, насторожился. Поднялся на ноги и пошел посмотреть, что происходит.
— О! Так веселье только начинается! Здесь, кажется, тебя приехали вызволять... Посмотрим, что из этого выйдет, — посмотрел на Катерину.
Глава 18
"...Дом окружен! Не усложняйте свое положение! Выходите с высоко поднятыми руками!" — доносилось с улицы.
Грушин просто зашелся со смеху, стоя сбоку у окна.
— Они что, голливудских фильмов насмотрелись? Недоумки!
Но Катерину этот пренебрежительный смех ничуть не задевал. Наоборот, появилась какая-то надежда, шанс на спасение. Даже почувствовала прилив сил.
— Идите к черту, клоуны! — открыв окно, выкрикнул Грушин. — Ну что, красотка, становится все интереснее и интереснее? — посмотрел уже на нее.
Катя молчала. Инстинкт самосохранения включился. Не стоит провоцировать этого бешеного. Пусть говорит, что хочет, она потерпит, послушает, пока ее освободят.
* * *
— И что? Чего вы этим добились? Разоблачили себя! И все! — эмоционально предъявлял претензии Дмитрий.
— Дима, они должны были так действовать, дать возможность сдаться... — начал оправдывать полицию Вадим.
— Сдался? — взглянул на майора, который топтался рядом. — Вы же понимаете, что мы имеем дело с больным уродом! — возмущался, активно жестикулируя. — Чего вы от него ожидали?
— Мы все понимаем. Сейчас перейдем к воплощению другого плана. Сохраняйте спокойствие. Все будет хорошо, — заверил полицейский.
Он отошел, жестом к себе позвав коллег.
— Я уже сомневаюсь, что у них что-то получится, — выдохнул Дмитрий.
— Дим, наберись терпения. Действовать резко — тоже не вариант, мы же точно не знаем, как Катя, где именно, — привел свои аргументы Вадим.
Егор промолчал, лишь глядя как-то с подозрением. И не зря, потому что Дмитрий уже просчитывал, что может сделать сам лично. Нерешительностью полиции был разочарован.
— Руслан! Руслан! — послышались вдруг крики отца Екатерины. — Ты слышишь меня? Нам надо поговорить! — родители девушки вместе приближались к воротам, видимо, чтобы войти во двор.
— Я же просил... — вздохнул Вадим, закатив глаза.
Вдруг в ночной тишине раздались выстрелы! Мама Катерины даже присела, вскрикнув, когда на уровне ее головы пролетела пуля, попав в деревянные ворота.
Из дома тоже послышались крики. Катя. Дима мигом дернулся вперед, но Вадим его придержал.
— Нет! Не смей! Что если он не промазал, а просто не целился? Ты для него более желанная жертва, чем родители Кати.
Слова Вадима не лишены здравого смысла, поэтому Дмитрий остановился. Так просто он не подставится. У него были другие планы. Ему еще Катю спасать...
— Что же ты делаешь? Парень, мы же с детства тебя знаем? — заголосила женщина. — Руслан, опомнись! Зачем ты так?
— Это вы что делаете, подскочил майор и еще несколько полицейских. Марш отсюда! — крикнул сердито.
Пригнувшись, все вместе отступили. А крики Катерины резко стихли, что заставило напрячься.
— Нет, так нельзя дальше!
