красками. Здесь пестрили цвета жизни — голубой, цвет небес, яркие солнечный желтый цвет, зеленый — цвет растительного мира и другие. Правая сторона здания была угрюмой, словно дождливое осеннее небо, и была окрашена в темные тона — серый, черный, багровый, гранитный. Две половины помещения резко контрастировали между собой, явно навивая на мысль о том, что жизнь прежде всего полнится яркими моментами, а смерть — это вечное забвение в пучине серости и безысходности.
Так же на каждой из сторон стояли по одному самому обычному алтарю — возвышенная часть помещения с каменной плитой, где жрец совершал свои моления. В светлой части здания горели свечи возле маски Двуликого — эта маска была с открытым лицом, и была выше головы жреца. Она была сделана довольно искусно, Клепию казалось, что эта маска умудрялась смотреть как на молящихся в этом заведение, так и на противоположную сторону храма, где была подвешена другая маска. Свечей над маской двуликого, где было изображено безмятежное лицо с закрытыми глазами не было, точнее там стояли лишь огарки от свечей, которые судя по всему сжигались в светлой части Поминального храма. На алтари светлой части лежала туша убиенного кролика — на противоположной части то, что должно в скором времени от нее остаться — прах, пепел и кости.
Жрецы же стояли посередине храма, и казалось, они расположились в хаотичном порядке. Каждый сидел на коленях так, как ему заблагорассудится. Один сидел чуть поодаль ото всех, двое других были практически рядом, рука об руку, четвертый же держался в тени темной стороны здания. Все они сидели перед большими свечами и судя по тому, что их головы смотрели прямо, все они наблюдали за пламенем. При этом у каждого в левой руке находился небольшой куст мохира.
" Кажется меня вычислят прежде, чем я успею встать на колени."
Клепий не знал, что предпринять и решил импровизировать. Медленным шагами он направился в свободное место храма. Имперец опустился на свои стертые колени, на крупную разноцветную гранитную плитку, со светлой стороны храма, неподалеку от того жреца, что сидел чуть поодаль и начал изучать его. Спустя несколько мгновений он понял, что его вычислили даже если бы он пришел сюда с кустом мохира. Сначала он исследовал того, что сидел рядом с ним, но по левую сторону. Ничего не обычного он не заметил, кроме…
" Его правая рука обожжена."
И не только его. Двое, что сидели по правую сторону от него и своим мертвым взглядом созерцали пламя так же имели ожог на правой руке. Четвертый, что сидел отдаленно ото всех и был единственным, кто выбрал сторону смерти сидел неподвижно, как и остальные, пытаясь найти ответы, на интересующие его вопросы в пламени. Правую руку его Клепий разглядеть не мог, но мог поклясться, что он имел такой же ожог, как и у трех других жрецов. Страж склонил свою голову и думал о том, что ему стоит предпринять дальше. Не хватало еще двое жрецов. Третьим жрецом, коим являлся сам Клепий под личиной Ламоса, но все же двух других не хватало. Либо они задерживались, либо упокоились навечно, как и смотритель маяка.
" Может быть это были близнецы? Вряд ли. Эти здоровяки не способны ни к чему, кроме как махать копьями."
Где же они?
— Братья! — воскликнул один из жрецов.
Насупившиеся культисты даже не подняли своих голов, а продолжали сосредоточенно созерцать пламя огня.
— Фахтаче говорит со мной, — то был жрец, который сидел по левую сторону от Клепия. Богиня явила мне в пламени образы врага нашего.
Клепий вздрогнул. Поначалу ему показалось, что остальные культисты не слышат его, но затем, все трое медленно повернули свои головы и обратили свой взгляд на Клепия. Страж увидел три маски богини и пристальный мертвый взгляд из их щелочек.
" Боги, дайте мне силы".
Однако четвёртый все так же сидел неподвижно и обращался напрямую к богине, разговаривая с сильным и ярким пламенем свечи.
— Богиня говорит, что схватка эта будет не равной, — продолжил говорить все тот же жрец. Нам не победить этого врага сейчас.
Клепий быстро встал с колен и чуть было не запутался в чужих одеяниях, однако все же достал свой меч. Он направил острие на ближайшего жреца, но тот не переставал смотреть из вырезов на маске на стража своим немигающим взглядом.
Внезапно голос первого жреца поменялся. До сего момента старческий мягкий голос превратился в грубый женский говор, чьи интонации были схожи с языками пламени.
— Он не должен узнать, где вы преклоняете свои колени передо мной, — произнес все тот же жрец, другим голосом.
И он продолжая стоять на коленях взял в руки масло и облил себя им. Остальные жрецы последовали его примеру.
— Славься богиня! Да очистит меня твое пламя! — жрец поднес к себе свечу и вспыхнул так же ярко, как звезда в ночном небе, посреди всеобъемлющей темноты.
Клепий понял в чем дело, но к тому моменту уже было поздно. Появилось еще три живых факела в храме, которые начали истошно вопить так, что у Клепия кровь в жилах леденела. Запахло горелыми волосами и гарь от тел распространилась по всему храму. Тот жрец, что сидел на коленях уже был полностью поглощен огнем и то ли смеялся от боли, то ли так протяжно и звонко плакал. Два других жреца пытались сбить с себя пламя, но безрезультатно, то, что взяла Фахтаче, она не намерена отдавать. Тот культист, что стоял рядом с Клепием горел не ярче, чем остальные, но разглядел его он его лучше других. Жутко воняло паленой плотью и человеческими испражнениями. Жрец развел обе руки в сторону, готовясь заключить Клепия в объятия. Маска из воска моментально сплавилась и текла на пол, впрочем, как и жареная человеческая кожа с его лица. Кожный покров смешался с гипсом и воском в единую кашу, конечности горели словно животное мясо в костре, и жрец бросился в сторону стража. Однако тот выставил свой меч вперед и острие пронзило жареную плоть с характерным хрустом насквозь. Жрец еще барахтался на мече пытаясь достать своими горящими руками до Клепия, но страж уклонялся от его рук, пока душа не вышла из него. Спустя минуту, четыре обгоревших трупа покоились на мраморном полу Поминального храма, который полнился духотой и вонью паленых тел и был задымлен. Клепий прикрыл свой рот и нос воротником своей порфиры и тихо выругался сам про себя. Теперь у него не осталось
