заминке, которая случилась перед вылетом. Прямо сейчас мы выясняем, действительно ли к ней причастна… кхм… госпожа Саватеева.
Имана…
Ну что же так хреново, а?
Ну зачем ты, дурочка, в это влезла?
Из-за денег? Глухову интересно, за какую сумму она продалась? Почему вообще пошла по этой дорожке? Как так вышло, что эта дурочка не поняла, что он бы дал ей гораздо больше? Все, что только взбрело бы в ее хорошенькую голову.
А теперь что? Сколько лет ей в тюрьме гнить? Как она вообще выживет в клетке?
Они, наверное, совсем скоро узнают. Но почему-то от этой мысли Глухову только хуже.
Герман возвращается домой и с облегчением понимает, что Елена крепко спит. Он не хочет сейчас разборок. Но и ложиться к ней Герман не хочет тоже.
Наутро у него опять назначены встречи. Дата выборов неумолимо приближается. И потому их графики с Бутовым, очевидно, должны были когда-то вновь пересечься. Встречаются за обедом. В ресторане. В отдаленных городках приличных ведь заведений раз-два и обчелся. Соблюдая видимость цивилизованности, садятся за один стол. Да пространную беседу заводят.
У Бутова, конечно, зад горит. Боится он. Прощупывает почву. Знает, что оба исполнителя у Глухова на крючке. Но все равно виляет. Понимает, прекрасно понимает, что заводить на него уголовку под выборы никто не станет. Потому что тогда все можно будет списать на козни конкурентов и запросто выкрутиться. Герман же не хочет оставлять козлу такого шанса. Ему нужно взять это голосование. Легитимизировать себя в глазах избирателей, а уже потом устанавливать здесь свои порядки. Точнее, закон.
– Мудак, – коротко, но емко комментирует неожиданную встречу Михалыч.
– Да уж, еще какой.
– Я не смог бы на твоем месте с ним за одним столом сидеть.
– Это называется политика.
Глухов и не с такими уродами порой общается. Он умеет разделять. И лавировать. Иначе в его мире никак.
– Да все я понимаю! Но он два раза на тебя покушался.
Герман останавливается у лакированного бока машины. Просовывает руки в карманы. Да. Два. И в первый раз его спасла Имана. И во второй тоже не тронула. Что-то он упускает. Или опять пытается найти ей оправдание.
– За ним водятся грешки и посерьезней.
И вот тут заключается то, что он сильней всего ненавидит…
– Ты про его любовь к юным прелестницам? Как представлю, что он к моей дочке лапы тянет… Так убить его хочется.
Герман отрывисто кивает. Ныряет в приоткрытую для него дверь и вдруг замирает, скованный неожиданно пришедшей ему на ум мыслью.
Что если дело не в деньгах? Что если он… эта жирная мразь, имеет на Иману… другое влияние? Учитывая все, что им удалось на него нарыть.
– Герман! Гер… Эй! Ты в порядке?
– Нет. Перекинь мне всю имеющуюся информацию по Имане. Полный таймкод ее жизни.
– Ты думаешь, он ее… – Михалыч замолкает и тяжело сглатывает. – Да нет. Я же рыл. Никто из ее окружения их между собой не связывал. Да и как бы они пересеклись? Сам же говоришь, что дед у нее – непростой товарищ. Уж ему бы хватило сил ее защитить?
Он надеется. Он, мать его так, очень на то надеется. Ведь в противном случае… Нет. Об этом даже думать нельзя. У него резьбу срывает.
– Коля, мы не будет гадать. Все, что есть на Иману. Слышишь? Каждую незначительную деталь.
Один бог знает, чего ему стоит оставаться на месте, когда машина трогается. И пару часов потом. Жажду действия Глухов компенсирует тем, что нарезает новые задания своим парням в конторе. К черту. Он должен знать о ней все. У Михалыча тупо нет таких возможностей. Кроме прочего Герман пытается восстановить в голове по крупице каждую их встречу. Каждое сказанное ей слово. Каждый взгляд. Каждую улыбку.
Почему он ее не послушал? Она ведь готова была рассказать!
Глухов лезет в карман за телефоном, готовый хоть сейчас сорваться с места и полететь к ней, чтобы все, наконец, выяснить! Когда телефон сам оживает в его руках, сообщая о том, что Имана умудрилась сбежать из-под стражи.
Глава 19
В тайге затеряться просто. Но выжить там нелегко. Впрочем, не для Иманы. Первое время она лишь об одном жалеет – что ее рюкзак так и остался в балке. С ним бы ей было легче. А так устала. Очень. Все не то – экипировка с чужого плеча, оружие… И непонятная тяжесть внутри, которую она еле-еле тащит. Только иногда, позволяя себе остановиться, растерянно трогает грудь в местечке, где сходятся ребра, и удивляется – нет, ну ведь все цело! Так откуда это ощущение дыры? Развороченной рваной раны, сквозь которую утекает, кажется, сама ее жизнь.
Темнеет. Имана идет гораздо южнее места, где их вертолет потерпел крушение. Глухов постарался – вывез ее за пределы округа. Здесь весна чувствуется сильнее. По южным склонам – глубокие проталины. И только в ночь случается легкий минус. Да и реки вот-вот вскроются, и пойдет лед. На днях даже дождь случился.
Имана прикладывает руку ко лбу. Не показалось. Впереди охотничий домик. Как только разглядела? Хижина встроена в окружающий пейзаж по всем правилам маскировки. Девушка одобрительно кивает. Далеко не все существа в тайге имеют чистые помыслы. Отморозков любых мастей здесь хватает тоже.
Подходит ближе. Некоторое время кружит вокруг, чтобы убедиться в том, что хижина пустует. И только потом подходит. Дверь поддается – такие домики не принято закрывать. Девушку охватывает сладкое чувство безопасности и защищенности. Покачиваясь, она проходит вглубь домика и без сил опускается на скамью. С трудом фокусируясь от усталости, обводит взглядом почерневшие от времени балки. Задерживается на буржуйке и сложенных рядом дровах. Просто мечта! Имана светло улыбается, обещая себе непременно подняться. Только еще чуть-чуть, еще немножечко насладится необъяснимой магией настоящей лесной избушки.
Грубо сколоченные нары манят прилечь. Девушка встряхивается. Пошатываясь, подходит к буржуйке. Складывает дрова. Те отсырели и потому дымят. Имана утыкается носом в плечо и не оставляет своих попыток. Наконец, ей удается разжечь огонь. Желание лечь и не шевелиться становится нестерпимым. Но прежде нужно поесть. С затаенной надеждой девушка поднимается на цыпочки и принимается шарить на полках с кухонной утварью. Пачка овсянки. Соль. И совсем уж королевское угощение – тушенка. На то, чтобы приготовить ужин, у Иманы уходят последние силы. Она вываливает консерву прямо в кастрюльку к каше. И жадно ест, обжигая
