руководства, ожидал худшего со дня на день. Последние контакты с наиболее ценными агентами начальник Иностранного отдела передал в СГОН «дяди Яши», отнюдь не только из-за заботы об этих людях: если кого-то из нелегалов выдернут в СССР и выбьют признание в работе на врага, агент может запросто указать на начальника ИНО как организатора «контрреволюционной деятельности».
От ожидания катастрофы Слуцкий едва не сходил с ума. Каждый раз, когда к нему одновременно приближались двое или трое оперов, внутренне сжимался в предчувствии роковых слов: «Сдайте оружие и пройдемте с нами». Здание наркомата на площади Дзержинского, знаменитая Лубянка, превратилось в западню, принимавшую будущую жертву в свои объятия по утрам и неохотно отпускавшую поздно вечером.
Ночью не заснуть. Звук автомобильного мотора мог означать прибытие группы захвата. Собственно, так и случилось в декабре. Хлопанье дверцы, грохот сапог по лестнице, настойчивый стук в дверь… Но в квартиру этажом ниже, где жил ответственный работник Наркомата иностранных дел. Больше не живет, и не только в одном доме со Слуцким.
Скорей от безысходности, нежели из здравого смысла, начальник ИНО начал сбор компромата на Ежова. Благо нынешний нарком внутренних дел материала предоставлял более чем достаточно: от бытового пьянства до жутких служебных провалов. Без сбоев работал только механизм самоуничтожения НКВД.
— Что же получается, Абраша? — вызвав Слуцкого на ковер, Ежов избрал подчеркнуто фамильярный тон. Через длинный стол, позволявший рассесться коллегии наркомата, донесся ощутимый водочный перегар. Генеральный секретарь госбезопасности периодически с утра закладывал за воротник, что не позволяли себе предшественники. А подчиненные гадали: как он скрывает запах при внезапных вызовах к Сталину? — Мы переводим в Москву твоих агентов, проверяем, и они все как один оказываются агентами империалистических разведок. Возникает закономерный вопрос, товарищи: что можно сказать об их начальнике — товарище Слуцком?
Кроме руководителя ИНО, в кабинете наркома ошивался только один человек — Фриновский, глава ГУГБ и первый заместитель Ежова, поэтому обращение «товарищи» в присутствии Слуцкого, подозреваемого в том, что он уже не товарищ настоящим чекистам, было несколько неуместным. Фриновский сохранял мрачно-постное выражение раскормленного лица. Дескать — недоглядел, извините, товарищ нарком, разрешите поправить оплошность немедленно. Защищать подчиненного главный гэбист страны не собирался. Он так же невзлюбил начальника разведки, как и Агранов, арестованный в тридцать седьмом.
«Конец!» — от этой простой мысли у Слуцкого что-то внутри перещелкнуло. Или спустились тормоза, или снялся какой-то предохранитель. Но Ежов не играл в сложные игры и не собирался вникать в настроение очередной жертвы. Распекая приговоренного, он преспокойно дымил «Беломором».
— Предатели, сплошь старая агентура, Абрам. Что набрана при Ягоде и других изменниках.
— Так точно! — Слуцкий даже встал от волнения, поправив машинально гимнастерку. — Однако и в нынешнем руководстве полно предателей, призванных лично вами, товарищ генеральный комиссар…
Залп обвинения с перечислением убийственных фактов, особенно если их правильно подобрать и истолковать, был настолько сильный и неожиданный, что Николай Иванович поперхнулся дымом.
— Ты… ты… да я тебя…
— Разрешите? — Фриновский увидел, что отсидеться в стороне не удастся, тем более часть обвинений задела его лично. Нарком кивнул, занятый ударами кулачком в мелкую грудь. — Товарищ Слуцкий, вы в своем уме? Думаете пустыми угрозами избежать разоблачения?
— По крайней мере, товарищи, буду разоблачен не один.
Свободной от самобичевания рукой Ежов махнул Слуцкому — убирайся. Когда дверь закрылась, просипел:
— Миша, что это ничтожество у тебя делает?
— Так команды не поступало, Николай Иванович.
— Считай, что она пришла к тебе месяц назад! — Ежов выкашлял остатки дыма из легких, и его голос обрел привычную звонкость. — Месяц назад, а ты не телишься!
— А с его компрой что? Наколупал, стервец! Начнет клеветать — дойдет до…
— Нужно, чтоб не дошло, — прервал его стенания нарком. — Чтоб тихо и быстро. Понял?
— Приступаю немедленно!
— Да не мельтеши. Абраша на коне, думает — нас запугал, и все ему с рук сойдет. Подготовься и бей. Свободен!
Но Ежов просчитался, Слуцкий не тешился иллюзиями. Он готовился к смерти.
Что нужно человеку, если гибель неминуема, близка, остаются считанные часы, максимум — дни и уже ничего не успеть, не исправить? Кто-то пьет без просыпу, другой пускает себе пулю в лоб, не желая сойти с ума в ожидании ареста, пыток, расстрела. Начальник ИНО потратил следующие сутки не зря.
Утро началось с вызова к Фриновскому. Приглашение поступило не по телефону через секретаря, как принято. Явился порученец, молоденький лейтенант госбезопасности в сопровождении двух сержантов. Еще не арест. Не отобрали табельное, не защелкнули браслеты на запястьях. Но какая разница?
Троица эскорта протопала в кабинет начальника ГБ в полном составе, не отставая от конвоируемого. Там гораздо теснее, чем у Ежова, тем более приличный объем заняла массивная туша Леонида Заковского. При виде его Слуцкий внутренне вздрогнул. Глава Московского Управления НКВД считался основным поставщиком живых мишеней для расстрельного полигона «Коммунарка». Одно дело знать, что финал близок. Другое дело — увидеть воочию.
— Один вопрос, Абрам Аронович. Да вы присаживайтесь.
Фриновский был единственный, кто из присутствующих сидел. Слуцкий остался на ногах, чувствуя затылком дыхание одного из конвоиров.
— Зачем, Михаил Петрович? Насижусь еще.
Толчок в спину бросил его к стулу.
— Не слушаете, не уважаете начальство даже в мелочах. Ни меня, ни наркома. Неправильно это. Так, Леонид Михайлович? — Заковский весомо кивнул, а Фриновский отбросил политесы. — Говори, сволочь, где папка по «Канкану»? Связи с немецкой агентурой? Ну?
— В надежном месте, — безмятежно улыбнулся Слуцкий. — Пусть связь с ними оборвется навсегда, чем вы угробите еще нескольких нормальных людей. А папка о вас с Ежовым — в ЦК.
— Нормальных… — Фриновского зацепило именно это, больше даже, чем донос в Кремль. — Выходит, мы здесь все — ненормальные?! Леня, давай!
Слуцкий на миг зажмурился. Но Заковский не удостоил его даже зуботычиной, а метнулся в приемную. Через минуту в кабинете объявился еще один персонаж — майор Михаил Алехин из отдела спецтехники. Он был знаком Слуцкому поверхностно, как и большинство новых выдвиженцев. Люди менялись слишком часто, чтоб их изучать и запоминать.
— Вот, Михал Сергеевич, гражданин бывший начальник ИНО упорствует. Вы знаете, что нужно, — и Заковский указал пальцем на Слуцкого, отдавая команду «фас».
Лейтенант и сержанты навалились толпой, выкрутили руки, хоть разоблаченный враг народа даже не трепыхнулся. Алехин достал шприц, наполненный чем-то прозрачным. Когда наклонился над Слуцким, приговоренный уловил шепот на идиш, единственное слово.
«Прости!»
Укол, резкая боль, короткая судорога, и мир исчез.
Фриновский брезгливо наклонился над телом.
— Алехин, ёклмн! Что ты ему вколол?
— Цианид, как обыч…
— Что «как обычно»?! Заковский! Ты куда смотрел? Долбодятел! Его ж разговорить надо было!
Оправдания массивного чекиста, подкрепленные размахиванием рук и клятвенными заверениями, что химик не так его понял, ничего не изменили. Слуцкий замолчал навсегда. Сам Алехин, урожденный Моисей Смоляров, избавил
