Дай мне закончить. После нашей близости ты уснула. Я погасил свечи и тоже лёг. Проснулся ночью, а тебя нет. Весь дом обыскал, а потом понял, что ты просто ушла. Причём уходила явно в спешке: не переоделась, ключи от машины не взяла… на улице мороз. Я как представил, что ты там раздетая, дезориентированная — мне, реально, прям плохо стало. Тебе звонил, но ты трубку не брала. Я тебя искал, все улицы окрестные на машине исколесил. Волосы на голове шевелились, от мысли, что ты, возможно, совсем рядом в сугробе замерзаешь… В полицию даже съездил…
— Ты сейчас на полном серьёзе вот это всё лечишь? Мить, чего ты добиваешься? Хочешь убедить меня в том, что я с головой не дружу? Да?
— Маш, нет, что ты! Я не говорю, что ты сумасшедшая. Просто тебе нужна небольшая помощь специалиста. Ты пережила страшный стресс — такое не каждый вытянет…
— Ну ты и урод! — смотрю на него с брезгливостью и презрением, — Катись-ка ты к чёрту со своими сказками! И своего специалиста туда же прихвати! Я сейчас вещи собираю, а после праздников заявление на развод подаю. Можешь свою подружку обрадовать — скоро я вам мешать не буду.
— Маша, остановись! Нет у меня никакой подружки. И с Катей у меня ничего не было…
Не дослушивая Митину ересь иду к лестнице на второй этаж. Нечего на этого урода Гошино время тратить!
Бросаю быстрый взгляд на Воробья. Он не произнёс ни слова, но лицо напряжённое, каменное.
— Всё хорошо, Птиц. Прости за эту сцену и не обращай внимания, пожалуйста. Подожди минутку — я быстро вещи возьму и уйдём отсюда.
— Всё хорошо, не торопись и не переживай. Я подожду сколько нужно. Если что, то зови.
Киваю и бегу наверх. В комнату захожу с содроганием. Моё некогда любимое и уютное гнёздышко стало окончательно чужим и отторгающим. В сторону кровати даже смотреть не хочется. Противно.
Достаю из гардеробной большой чемодан и торопливо скидываю в него вещи с полки и плечиков. Туда же отправляю косметику, зарядки для гаджетов, рабочий ноут… Из сейфа достаю загранку и другие свои документы, а вот свидетельства о браке не нахожу, хотя уверена была, что оно здесь быть должно. Спрятал что ли? Ну и чёрт с ним! И так выкручусь.
Под стопкой бумаг на нижней полке замечаю золотистую коробку. Выуживаю её. Рассматриваю. На крышке выбитая золотом надпись «SPANISH GOLD FLY» и изображение мухи. Внутри — картонные коробочки, имитирующие золотые слитки. “Sex drops”. Мне не нужно быть экспертом, чтобы понять что это. Стимулятор. Пары коробочек не хватает. Господи, как противно-то! Это конечно не оружие насильников, но всё равно мерзко до одури от мысли, что он даже в этом моменте мною манипулировал. С кем я жила всё это время, и сколько ещё гадких открытий мне предстоит сделать?
Глава 40
Воробей
— Слушай, мужик, — обращается он ко мне едва Маша покидает комнату, — Ты вроде бы человек разумный, врач как-никак. Ну так вот, я с тобой серьезно поговорить хочу. Я понимаю, как вот это всё со стороны выглядит, но поверь, Маше действительно требуется врачебная помощь. Знаю, что её рассказы звучат убедительно, но, клянусь тебе, все эти истории и обвинения — это лишь плод её больной фантазии. Всё началось после того, как она забеременела. Она рассеянной стала, какие-то события забывала, а какие-то наоборот как будто бы из воздуха брала. Сначала я не придавал значения её маленьким странностям, списывал всё на буйство гормонов и прочие… а потом эта трагедия случилась, ну ты знаешь о чём я… и она сорвалась окончательно.
У меня нет никакого желания выслушивать все эти гадости, направленные в сторону Маши, но я сдерживаюсь. Хочу понять, чем этот чёрт дышит.
— Георгий, я понимаю, что тебе неприятно всё это слушать, но ты же её друг, вроде как. Вот и подойди к этому вопросу как друг. Она вот к тебе среди ночи сбежала… раздетая, практически голая. Сбежала просто потому, что ей очередной какой-то глюк примерещился. На дворе конец декабря и она в таком виде… Ты понимаешь, что это уже не просто чудачество безобидное. С ней же что угодно произойти могло! И я не только про мороз. Мало ли ночью ушлёпков по улицам шарится. Это саморазрушение, Георгий. Ты же понимаешь. Она сейчас для самой себя опасна, — он входит в раж, явно ободрён моим молчанием, — И не только для себя. С Катей вон как обошлась. Выставила девчонку за дверь на ночь глядя и даже не поинтересовалась, есть ли той куда пойти. И ладно бы, если бы то, что она на сестру наговаривает хоть отчасти соответствовало действительности! Но в этих бреднях ни крупицы от реальности нет. Понимаешь?! Нас с Катей связывает лишь родственная симпатия, не более. Ничего из того, что рассказывает Маша в действительности не происходило.
— То есть ты утверждаешь, что у Маши помрачение сознания и ей нужно лечиться?
— Да! Именно это я и хочу до тебя донести! — подхватывает он, с явным облегчением, — Она больна. Но я знаю, что она может прийти в норму. У меня хороший специалист есть. Убеди её вернуться домой. Перестань потакать её бредням. И, уверен, через несколько месяцев мы её просто не узнаем…
— Ага, это уж точно, — делаю к нему шаг, сдерживаясь, чтобы не врезать по этой наглой, самодовольной морде, — Слушай, ты: я так понимаю, что ты решил, что сможешь Мышку в чокнутые записать? Так вот — настоятельно советую от этой идеи отказаться. Не знаю нахрена тебе всё это нужно, но свои грязные делишки в отношении неё ты прекращаешь, иначе будешь иметь дело со мной. Я больше не позволю тебе причинить ей зло. Маша в своём уме, она — абсолютно нормальный, здравомыслящий человек. В этом я уверен на все сто. Как и в том, что ты — конченный подонок и дегенерат, намеренно доводящий её до нервного срыва. Заруби себе на носу: узнаю, что ты её преследуешь или иначе как-то ей вредишь — пеняй на себя, шею тебе сверну, не задумываясь. Усёк?
Выражение мнимой заботы мгновенно слетает с его холёной физиономии, обнажая спрятанное под маской естество. Губы изгибаются в кривой издевательской ухмылке, в глазах ненависть плещется. Он прищуривается, шипит злобно:
— Ты решил, что можешь на меня в моём собственном доме наезжать, защитничек? Что ты о себе возомнил, докторишка?! Откуда ты вообще такой взялся? Благородного
