очень рады, если бы могли зайти чуть позже. Я смотрю на девочку: скрещенные на груди руки и устремленный вперед упрямый взгляд. Мои дочки тоже делали такое лицо, когда были маленькие.
– Она сегодня не в форме, у нее очень болит ухо, я не хочу на нее давить, – продолжает отец. – Ей просто нужно немного времени, чтобы собраться. Я хочу еще раз объяснить ей, что ее ждет в кабинете, чтобы она не так боялась.
Твоя дочь вовсе не боится. Похоже, она отлично умеет вить из своего отца веревки, и, похоже, она привыкла все получать по первому требованию.
– К сожалению, это невозможно. Если вы не войдете сейчас, вы потеряете место в очереди.
– Но разве вы не видите, что ей больно?
Я снова смотрю на девочку: ей не удается скрыть ухмылку, которая расползается по ее маленькому круглому личику.
Я держу дверь открытой.
– Тогда у вас тем более есть все причины, чтобы войти.
Я улыбаюсь девочке. Она уже не ухмыляется и сурово глядит в ответ.
– Пойдем, дружок, – говорит отец. – Будь так добра, заходи.
– Нет, – ревет она. – НЕ-Е-Е-Т, НЕ-Е-ЕТ, НЕ-Е-ЕТ.
Отец смотрит на меня и пожимает плечами. Его дочь, мягко говоря, не выглядит больной. Цвет лица нормальный, движения быстрые, да еще этот рев.
Я возвращаюсь к компьютеру и сверяюсь со списком записи, затем снова выхожу в коридор, чтобы вызвать следующего пациента, но я не успеваю и рта раскрыть, как отец хватает под мышки девочку и заносит ее в кабинет; все происходит так быстро, что она не успевает среагировать.
Только я закрываю за ними дверь, как девочка начинает вопить.
– Сникерс! – кричит отец. – Если будешь сидеть тихо, получишь сникерс.
Девочка вмиг успокаивается, я достаю отоскоп и показываю ей.
– Сейчас я загляну тебе в ушко, чтобы понять, что я могу сделать, чтобы ты выздоровела и ушко больше не болело. Договорились?
Девочка молча смотрит на меня. Я смотрю на отца.
– Вы могли бы придержать ее, чтобы она не двигалась, пока я осматриваю ухо?
Отец пытается обхватить руками дочь, но она извивается, словно уж. Он смотрит на меня.
– Ну… я же не могу ее заставить!
Затем он обращается к дочери:
– Дружок, доктор сейчас будет осматривать тебя, и очень важно сидеть тихонько. Если ты станешь крутиться, папе придется тебя держать. А ты этого не хочешь. Поэтому очень важно, чтобы ты сидела тихо-тихо, пока врач смотрит ушко. Понимаешь?
Девочка кивает.
Только я ввожу в ухо отоскоп, как девочка подскакивает и начинает рыдать от боли.
– Что вы делаете? – кричит отец.
– Вам нужно ее держать очень крепко, иначе осмотр будет причинять ей боль.
Отец трясет головой.
– Но… она терпеть не может, когда я крепко держу ее, она никогда этого не любила. У нее очень сильная воля. И я не могу применять к ней такие насильственные меры, поймите меня, я ведь должен проявлять к ней уважение.
– Если вы отказываетесь ее держать, я не смогу провести осмотр.
В конце концов он крепко обхватывает девочку, и я предпринимаю новую попытку.
Девочка тяжело дышит открытым ртом. Для своих лет она уже довольно полная, как и большинство современных детей. Несколько лет назад я стала отмечать у детей трех-четырех лет жировые складки и толстый живот, а у некоторых восьми-девятилеток бывают растяжки на боках, которые раньше мне доводилось видеть только у беременных, теперь же я встречаю их сплошь и рядом. Шутки ради я начала считать таких пациентов, и оказалось, что около семидесяти процентов детей, проходящих через меня за один месяц, в той или иной степени страдают ожирением. Когда я поняла, что перестала обращать на это внимание, поскольку детей, соответствующих норме, единицы, я принялась раздавать рекомендации по питанию. Я говорила о формировании здоровых привычек, о том, что нельзя использовать еду в качестве вознаграждения, и случалось, что некоторые родители закрывали в этот момент уши своим детям, поскольку считали, что мои слова могут стать причиной пищевых расстройств у них. И я перестала это как-либо комментировать, поскольку не хотела терять пациентов. Мы ведь еще не расплатились за кредит. Я то и дело заходила в онлайн-банк и проверяла, какую часть займа мы уже погасили, а сколько еще осталось; я могла заниматься этим часами, это было для меня своего рода хобби. Но теперь мы давно рассчитались с банком, и у меня даже нет задолженности на кредитной карте. В последнее время я трачу деньги исключительно на молочный коктейль Litago, апельсины и сок Fruktfest.
Я откидываюсь на спинку кресла и говорю:
– Никаких признаков воспаления. Но девочка довольно грузная. Как у вас дома обстоят дела с питанием?
– Что вы сказали?
– Как у вас дома обстоят дела с питанием?
– Нет, не это. Что вы сказали до этого? Вы могли бы повторить?
– Вы имеете в виду, что она довольно грузная?
– Какого черта! Вы не имеете права так говорить! – вскипает отец. – Есть всего лишь четыре года! Она всего лишь маленький ребенок! Вы хотите, чтобы у нее развилось пищевое расстройство?
Девочка сидит и молча смотрит на нас, переводя взгляд с одного на другого.
Как-то раз одна мама сказала мне, что она все перепробовала, но ее сын отказывается есть что-либо, кроме макарон со сливочным маслом и кетчупом, а пьет исключительно шоколадное молоко. «По крайней мере, он получает необходимое количество жиров, белков и углеводов, а это самое главное, – оправдывалась он. – Думаю, не стоит давить на детей по поводу еды, это лишь вызывает беспокойство и страх и в конечном итоге приводит к истерическому отношению к собственному телу. Я разрешаю ему есть то, что он хочет, думаю, со временем он это перерастет. Я верю, что ребенок способен к саморегуляции и он лучше других знает, что ему нужно».
Я обращаюсь к сидящему напротив меня отцу девочки:
– Насколько я могу судить, она уже страдает нарушением пищевого поведения. Будь ваша дочь собакой, ваши действия были бы безоговорочно оценены как жестокое обращение с животными. Вы позволяете ей заглатывать все, что она пожелает, и это в том возрасте, когда метаболизм и все химические цепочки организма находятся на стадии формирования.
– Вы сравниваете детей с собаками?
– Именно. Точнее, со щенками. Стоит им дать волю, и они будут есть все подряд, пока не умрут от обжорства, или же пока не угодят под колеса автомобиля.
Отец встает и поднимает на руки девочку.
– Нет, я отказываюсь это слушать. Вы не в себе.
Он останавливается у двери и говорит:
– Я подам на
