Эту историю мне рассказал писатель Клубков и любезно позволил разгласить.
Было время, когда он подрабатывал санитаром в одной скромной больничке. И вот что произошло.
Шел по улице человек и ковырял себе бородавку на роже. Кто осудит? Кто запустит камнем?
И сковырнул.
Мгновенно, естественно, залился кровью, аки приготовляемый свин.
Народ переполошился, распереживался, а тут едет «скорая помощь», и публика перекрыла ей путь, чтобы остановить кровь.
Машина оказалась психиатрической.
Но мужичка взяли и отвезли в ту самую, простую больничку. Там его при виде такого дела немедленно поволокли в перевязочную.
А психиатрическая бригада присела на лавочку подождать. С ними никто не разговаривал.
С мужичком провозились около часа.
А потом хирург вышел в кровавом фартуке, посмотрел на них сверху вниз, руки в боки, прищуренно:
– Ха! Да вы понимаете, каково это – остановить из бородавки кровь? Понимаете? Да что с вами разговаривать…
Говорят, что бородавки – расплата за былые кармические грехи. Раз речь о душе, то к психиатрии поближе, но…
Так и стояли друг против друга.
Скорняк
Я не мог пройти мимо этого эпизода, и наверняка данная сцена уже где-то звучала, но она вдруг предстала передо мной во всем волшебстве восстановленного мгновения. Опишу, как опишется – давнее, студенческое, акушерское.
Меня – как и всех, зачем-то это было нужно, хотя нас и близко не подпускали ни к чему, и никому мы не были нужны – заставили дежурить сутки в акушерской клинике. Наступил мой черед.
Солнце садилось; я шел по пустынному коридору роддома: в этом крыле почему-то не было клиентуры, и стояла мертвая тишина. Ни писка, ни визга, ни схваток.
Не знаю, зачем я там шел.
Дверь в одну палату была распахнута, внутри что-то происходило.
Я, выделяясь беловатым пятном в коридорном полумраке, остановился и посмотрел.
Все в той же тишине, абсолютно беззвучно, шло рутинное действо.
Виднелись чьи-то неподвижные ноги, расставленные по стойке смирно.
Между ног на табуреточке сидел, выпятив губу. молчаливый, толстенький, низенький доктор в съехавшем колпаке и в очках. И зашивал.
Он молчал, и она молчала, тоже стараясь выпятить губу. Между ними существовала договоренность – возможно, о зашивании всего и вся наглухо. Опять же: ни писка, ни визга, ни схваток.
Казалось, он пришивает пуговицу к рубашке. Или выполняет какое-то другое, скорняжно-портняжное поручение.
Он даже не посмотрел в мою сторону. Во всей его позе, в каждом взмахе иглы читалась абсолютная безнадежность и усталость от ежедневных чудес чадорождения.
Тертый масон, бессменный каменщик, хранитель таинств.
Холодный сапожник, храбрый портняжка. Ликвидатор дратвы.
Смеркалось, и я на цыпочках двинулся дальше. Я понял, что это не мое дело.
Ловушка для одинокого мужчины
С возрастом у многих начинает вылезать на Божий свет определенная скупость, то есть прижимистость, хозяйственность и экономность.
Докторов это тоже касается.
Одна пожилая докторша, много лет проработавшая в гинекологии, как раз и начала демонстрировать подобные свойства.
Нашла на улице пакет.
Сколько раз говорили: не трогайте! Сами знаете, что может лежать внутри.
Но страсти не обуздаешь, алчности не задушишь. Подняла.
Развернула – и поначалу не поняла, что же это такое, а потом увидела, что это кем-то потерянная покупка из секс-шопа: женский заменитель, исключительно качественный. Все на месте и вполне способно удовлетворить, безотказно, и поить не надо. Если это и выпало из какой-нибудь Черной Фатимы, то как предмет персонального устройства, а не орудие диверсионного назначения.
Приволокла в отделение, коллегам показать.
Все живо заинтересовались, рассматривали. Студентам бы такой муляж.
А эта докторша носила домой с работы мужу кашу.
– И это ему снесу, – говорит, – чтоб не лез.
Могли бы даже выскоблить, на всякий случай. Я бы выскоблил – тем более что не умею. Вдруг там Чужой? А чужие здесь не ходят.
Второй тайм
Как правильно говорится в песне, первый тайм мы уже отыграли. О втором информации чуть, но немножечко есть.
