пушкари тут же разнесли второй бункер и в прореху обороны втянулся батальон «комсомольцев».
Мы опасались, что немцы перебросят подкрепления, но штаб армии передал, что Сремский корпус и 12-я дивизия уже сутки ведут тяжелый бой в Нашице, оттянув на себя все резервы.
В трех местах усташи попросту сбежали, бросив опорники пустыми. Назначенные для их взятия силы высвободились и захватили первый пригород, ради экономии гласных писавшийся «Првча», куда немедленно перенес командный пункт Душко. Все части дивизии начали атаку почти одновременно, с разницей всего в десять-пятнадцать минут, что совсем против прежнего обыкновения опаздывать на час, а то и два. Может, поэтому партизаны и атаковали так успешно. Разве что тормозили на севере, в Цернике, куда немцы сосредоточили огонь минометов.
Батальоны медленно, но уверенно двигались вперед — все, что рассказал казак, подтвердилось и славонцам не пришлось действовать наугад. Снайперы прикрывали бомбашей, бомбаши закидывали бункера и огневые точки гранатами, пулеметчики прижимали пехоту, бросок — партизаны занимали очередной дом. И что совсем хорошо, командиры не лезли в атаку впереди бойцов, как приходилось два или три года тому назад, а руководили боем.
Но чем туже сжималось кольцо окружения, тем плотнее становилась оборона. И если на окраинах мы могли создавать большой перевес или обходить бункера, то ближе к центру такая возможность исчезла.
Жестоко резались казаки — уж они-то знали, что с ними сделают партизаны и потому бились с отчаянием обреченных, каждую их группу приходилось буквально полосовать пулеметами.
И все-таки к утру славонцы сожгли, взорвали или разбили артогнем почти все бункеры, «комсомольцы» прорвались к станции и специально выделенный отряд подрывников принялся ровнять ее с землей. Но остатки гарнизона отошли в квартал из стоявших почти впритык гимназии, церкви Непорочного Зачатия и еще нескольких старых зданий.
Построенных на века, с прочной кладкой толстых стен, с коваными заборами вокруг, с открытыми для огня подходами из парка и пустыря, с редкой застройкой соседних улиц, которые отлично просматривались с колокольни. Естественно, немцы превратили этот участок практически в крепость. К утру, по нашим оценкам, там скопилось человек пятьсот, из них не меньше половины раненых, но давление на внешних заслонах возрастало, противник подтягивал все больше и больше резервов, а время утекало буквально между пальцев.
Едва закончив подрыв станции и самодельного бронепоезда, так и не вступившего в бой, я помчался в стоявшее в квартале от «фестунг Нова-Градишка» здание банка, куда переехал КП.
— Еще час и начнутся налеты авиации, — резко бросил карандаш на стол Уяк.
— Может, парламентеров послать? Дескать, выкатим орудия и привет, а у вас раненые…
— Посылали, — сверкнул глазами комиссар. — Вон лежат, гляди!
Я схватил бинокль — метрах в ста от колокольни, посреди улицы Гундулича, лежали два тела и ветерок вяло перебирал белый флажок, заляпанный красным.
— Суки конченые, — не удержался я.
— И снарядов мало осталось, — кусал губы Душко. — Прямо хоть душу дьяволу продавай, чтобы из-под земли их взять!
— Из-под земли? — уцепился я за последние слова. — А в гимназии канализация есть?
Через полчаса мы вскрыли железную решетку в подвалах и, сверяясь с планом, добытым в конторе «Водовод и Канализация» нашли нужный тоннель — маленький, низкий и тесный.
— Да они на карликов, что ли рассчитывали? — чертыхнулся Уяк.
— Надо собрать бойцов небольшого роста, они пройдут, — решил Душко.
Ну да, в «туннельные крысы» во Вьетнаме или в «кяризный спецназ» в Афгане набирали мелких и они очень неплохо воевали в узостях.
Почти полтора часа ушло на поиск и сбор, но оно того стоило — среди полусотни мелких бойцов мелькнул низенький круглолицый колобок…
— Бошко!
Он повернул ушастую голову, прищурился…
— Владо!
Мы влипли в объятия, а когда закончили хлопать друг друга по спинам, Бошко вытянул левую руку и поддернул рукав:
— Видишь? Храню!
Брейтлинг-Хрономат изрядно потускнел и покрылся сеточкой царапин, но исправно пускал зайчики. И также весело улыбался сильно повзрослевший Бошко Буха — был мальчишка-мальчишкой, а теперь взрослый, восемнадцать лет, командир роты!
Вечер воспоминаний перенесли, как и положено, на вечер, сейчас главное сковырнуть гимназию и выскользнуть из города, пока не зажали. Мы встали перед бойцами в небольшом дворике, я шагнул вперед, оставив Душко и Уяка за спиной:
— Другови борци, надо взять гимназию. Подойти к ней напрямую нельзя, но есть один путь. Это очень опасное задание, поэтому нужны только добровольцы.
Наверное, только в кино и романах выходят все поголовно, но и восемьдесят процентов тоже неплохо, нам-то от силы человек двадцать нужно. Я отобрал самых мелких, мы спустились в подвалы, дали пистолет и фонарь наимельчайшему, он скинул все лишнее и отправился в тоннель.
Время тащилось медленно, как баржа, мы с Бошко устали смотреть на часы — минута, еще минута, еще одна… Через полчаса в тоннеле раздались шаги и замелькал луч фонарика, а следом вылез чумазый первопроходец:
— Тоннель прямой, семьсот пятьдесят шагов. Пять ответвлений, все налево.
Я прикинул карту города — ну да, справа же парк, куда там ответвляться? Шаги у паренька короткие, значит, до гимназии метров двести десять-двести двадцать.
— За последнее ответвление не пройти, стоит запертая решетка, от нее до гимназии шагов сто.
— Как определил, что там гимназия? — влез Буха.
— По слуху, там, похоже, раненые в подвале.
— Ответвления большие? — спросил я. — Последнее?
Он утер грязный лоб рукавом, посмотрел на меня и виновато улыбнулся:
— Не мерял, но шагов сто точно.
— Тогда так, идем группами по пять, тащим полевой телефон, в случае тревоги все падаем на пол…
Разведчик брезгливо сморщил нос:
— Там желоб, по нему говно течет…
— Жить захочешь, так с головой нырнешь. Я иду первым, вскрываю замок, остальные ждут в ответвлении. Дальше я…
— Не пройдете, — категорично отрезал мелкий и обтер щеку рукавом, отчего она стала еще грязней. — Там сужение.
— Я пройду, — заявил Буха.
— Тогда тебе и командовать.
Эти двести метров меня обеспечили кошмарами на много лет вперед: шли согнувшись пополам, в полном мраке, чтобы не выдать себя светом, хватаясь при каждом неверном шаге за покрытые противной слизью стены. Молча, сжимая челюсти от распиравшего желания чертыхнуться, стараясь не звякнуть и не стукнуть снаряжением. Плеск в желобе под ногами немного заглушал наши шорохи, но что там плещется, даже думать не хотелось. И уж тем более нюхать.
Да, не этому меня учил
