я не говорю ей об этом. Вместо этого я говорю:
— Да, начались. Я так много узнала о…
Откуда-то с заднего плана доносится громкий грохот. Вслед за ним раздается истошный вопль, заставляющий меня отодвинуть телефон подальше от уха.
— Джим Фредерик Кэмпбелл, — строгим голосом говорит моя мама. — Сколько раз тебе повторять? Мы не бросаем футбольные мячи в доме. А теперь ты еще довел свою сестру до слез.
— Но мама… — кричит Джим.
Его прерывает звук, похожий на то, как моя младшая сестра Дженни издает очередной вопль банши.
— Прости, милая, — говорит мама в трубку. — Мне нужно идти.
Разочарование захлестывает мою грудь, но я набираю бодрый тон и говорю:
— Да, конечно. Ты можешь позвонить мне, когда…
Вздох вырывается из моих легких, когда я понимаю, что она уже повесила трубку. Холод, не имеющий ничего общего с полуденным воздухом, проникает в мое тело, когда я убираю телефон обратно в карман и продолжаю идти к своему общежитию.
Конечно, ей нужно идти. Конечно, у нее нет времени. У нее никогда нет времени. И никогда не было. Я старшая из пяти братьев и сестер, поэтому всегда находился кто-то, кому мама была нужна больше, чем мне, а это значит, что мне практически пришлось воспитывать себя самой. Я всегда все делала сама. Сама готовила еду. Сама чистила и стирала свою одежду. Делала домашние задания и ездила на велосипеде на внешкольные мероприятия.
Я не виню своих родителей за то, что они меня не поддерживали. С пятью детьми ни у кого нет времени на все, верно? Но иногда я задумываюсь, каково это — быть на первом месте. Чтобы о тебе заботился кто-то другой, а не приходилось рассчитывать только на себя.
Тряхнув головой, я отгоняю эти глупые мысли. Если ты хочешь, чтобы что-то было сделано, ты должен сделать это сам.
Влажный воздух окутывает меня, как плотное одеяло, когда я вхожу в наш коридор. Наверное, кто-то опять слишком долго принимал душ в слишком горячей воде. Поправляя сумку на плече, я отбрасываю в сторону волосы, которые уже начали прилипать к затылку к тому времени, как я дошла до своей двери.
Двое других студентов бросают на меня странные взгляды, когда я вставляю ключ. Но в наше время все смотрят на меня странно, поэтому я не придаю этому значения, отпирая дверь и открывая ее.
Несколько секунд я не могу понять, что вижу. Я просто стою там. На пороге. Глядя на свою комнату в общежитии.
Затем я опускаю взгляд на ключ в своей руке и снова выхожу в коридор, чтобы убедиться, что это действительно та самая дверь. Нарисованная на стене рядом со мной цифра четыре непонимающе смотрит на меня в ответ. Или, может быть, это я смотрю на нее непонимающе.
Встряхнув головой, я возвращаю свое внимание к маленькой комнате.
Она пуста.
Совершенно пустая, если не считать мебели, принадлежащей зданию.
Она выглядит точно так же, как и тогда, когда я только въехала. До того, как я распаковала все свои вещи и превратила эту убогую комнату в свое место. Мой дом.
Пошатываясь, я переступаю порог и медленно поворачиваюсь по кругу, глядя на голую комнату. Все мои вещи исчезли. Как будто я никогда здесь не жила. Неверие все еще звенит в моем черепе, как колокол, когда я завершаю круг и мой взгляд падает на стену рядом с дверью.
На ней висит записка на желтом стикере.
Нахмурившись, я подхожу к ней и читаю слова, написанные аккуратным почерком. Это адрес. Какой-то знакомый адрес. Откуда я его знаю?
Осознание рассветает, как красное солнце.
О нет, он не сделал этого. Ни хрена он не мог это сделать.
Во мне закипает гнев, и я срываю стикер со стены и выбегаю из комнаты. Двое студентов, которые проводили меня странными взглядами, когда я пришла, отпрыгивают в сторону, когда я топаю по коридору и распахиваю входную дверь.
Я практически чувствую, как дым клубится за моей спиной, пока я несусь по кампусу, пылая, как разъяренная грозовая туча.
Когда я добираюсь до места назначения, я не звоню в дверь. Я бью кулаком в дверь и кричу имя дьявола во всю мощь своих легких.
— АЛЕКСАНДР! Открой эту дверь сейчас же, или, клянусь Богом, я выломаю ее к чертовой матери.
Удары эхом разносятся между белыми каменными зданиями вокруг меня, пока я продолжаю колотить в его резную деревянную дверь. Примерно через полминуты замок наконец-то открывается. Я вынуждена отступить назад, так как дверь выталкивают наружу.
Целый грузовик бензина выливается на бурлящий внутри меня гнев, и я вижу Александра, стоящего в своей идеальной прихожей, на лице которого пляшут веселые нотки.
— Осторожно, — говорит он и бросает взгляд на дверь. — Сломаешь — купишь.
Я швыряю скомканную записку ему в грудь.
— Ты не имел права!
Она отскакивает от его мускулистой груди и безупречного темно-серого костюма и падает на пол перед его начищенными оксфордами. Он опускает на нее ленивый взгляд, прежде чем снова встретиться с моим взглядом.
— Ты не имел права! — Кричу я ему.
Он ухмыляется и поднимает на меня брови.
— Думаю, ты скоро поймешь, что у меня есть полное право делать все, что я хочу.
— Ты выгнал меня из моей комнаты в общежитии! Моего дома. Ты гребаный ублюдок! Где вообще мои вещи?
— Поосторожнее со своим острым язычком. — Он смотрит на меня покровительственно. — Не хочешь ли зайти в дом и закончить этот разговор, как взрослые люди? Или ты намерена и дальше стоять на крыльце и кричать, как обиженный ребенок?
Мне требуется вся моя немалая доля самообладания, чтобы не броситься вперед и не задушить его. Сделав длинный вдох через нос, я собрала последние крохи самообладания и переступила порог. Но только потому, что я не мелкая сучка, я захлопываю за собой дверь с такой силой, что дребезжат стекла.
Бледные глаза Александра заостряются, но он ничего не говорит.
Я выжидающе поднимаю брови.
Не говоря больше ни слова, он разворачивается и идет в свой кабинет. Боже, мне кажется, что я уже знаю каждый дюйм этой комнаты после всех часов, которые я здесь провела.
Золотистый полуденный солнечный свет проникает через окна и падает на половину лица Александра, когда он поворачивается и снова встречается с моим взглядом. Он скрещивает руки на груди, а я закрываю за собой дверь.
И вдруг вся борьба вытекает из меня. Вместо этого я просто чувствую усталость.
Обессиленно вздохнув, я выдавливаю из себя:
— Что,
