class="title4">
2
1193 год от возведения Первого Колизея
Я мало что помню до того, как мы с тобой встретились. Смутные воспоминания детства не терзали меня тогда, а сейчас и вовсе превратились в размытое пятно.
Мать торопливо обняла меня, а после с облегчением оттолкнула. Все, что я могу оживить в памяти, – это ее рыжие, словно огонь, волосы, трепещущие в свете факелов. Точно такие же, как мои собственные. Руки ее пахли маслами и благовониями, и их резкий запах ударил мне в нос во время короткого объятия, вызвав рвотный позыв. Она редко прикасалась ко мне, и я не ведал, что так пахнут все патриции. Особенно женщины. Я узнаю это много позже.
А тогда она просто толкнула меня в сторону жрецов и застыла в дверях нашей фамильной виллы.
– Я жду от тебя победы, – отчеканила мать, словно не на смерть меня отправляла, а диктовала указания слугам. – Ты обязан добыть победу! Не осрами наш род.
Она была холодной и несгибаемой. Вот и всё, что я о ней знал. Я был младше остальных претендентов, потому что мать долго не могла зачать от моего Бога-Отца. И он почти отказался от нее, хотя его пленяла ее необычная для нашего народа красота. И она все же добилась своего. Удерживала рядом с собой Бога столь долго, сколь потребовалось ее лону для зачатия. Потому что Клавдии не сдаются. Я слышал это все годы жизни в доме матери. Клавдии всегда получают то, что им нужно. Не останавливаясь ни перед чем.
Каковы же были мои удивление и презрение, когда днем позже твой отец открыто рыдал, пока жрецы пытались забрать тебя у него. Мужчина не сопротивлялся, покорно опустив руки вдоль тела, и по щекам его катились слезы, которые он даже не пытался скрыть. Сначала я даже не обратил внимания на маленький брыкающийся комок. Лишь с брезгливостью смотрел на твоего плачущего отца. Впервые видел, чтобы кто-то взрослый плакал вообще. Не говоря уже о слезах в глазах мужа, что должен быть стойким и сильным. Как твоя мать-богиня Артемида вообще обратила внимание на этого слюнтяя?! Как она могла зачать сильного Чемпиона от столь слабого существа, как этот мужчина?
Я уверился, что ты не могла вырасти достойным соперником, и почти уже отвернулся, поудобнее откинувшись в седле, чтобы посчитать, сколько еще времени потребуется, чтобы объехать оставшиеся регионы, когда ты изо всех сил лягнула жреца. Служитель, что почти донес тебя до мышастой лошади, растерялся от столь неподобающего поведения и выпустил тебя из рук.
Я даже забыл, что хотел отвернуться, только с недоверием смотрел, как ты юрко метнулась обратно к отцу. Словно маленький полевой зверек, взобралась по его крупному телу и угнездилась на руках. Именно тогда я понял, что ты слишком мала. Даже в сравнении со мной – а я думал, что буду самым младшим.
Твой отец прижал тебя, словно дороже в его жизни ничего не было, и зашептал что-то на ухо. Внезапно ты распрямилась, восседая на его ладонях, словно на самом богатом троне во всей Империи, задрала нос и высокомерно посмотрела сначала на жреца, а потом мазнула взглядом по мне. Я все же отвернулся. Возможно, слишком поспешно.
Взгляд твой, хоть он и принадлежал неразумной малявке, был мне неприятен. Ты словно знала больше, чем я. Ты смотрела с превосходством. Только позже я понял, что с самого детства ты знала, что такое быть любимой, и это отличало тебя от всех нас. И ты не пролила и слезинки, будто твой отец плакал за двоих, забрав себе твою слабость. В твоих глазах были ярость и негодование, но ни единой капли влаги. Я не понимал, как можно было столько углядеть за один короткий миг, на который пересеклись наши взгляды. Но смотреть на тебя вновь опасался. Мне не нравилось чувство, которое заворочалось в груди в тот короткий момент.
Я прикрыл глаза, чтобы быть совсем уж в безопасности, и принялся считать: после региона Артемиды мы отправимся во владения Геры, потом пустошь Аида и горы Ареса, а после…
– Господин Пирр, – из дум меня вырвал голос жреца. С самого начала пути жрецы не говорили со мной, так что я удивленно распахнул глаза и, повернув голову, снова столкнулся с твоим опасным взглядом.
Жрец стоял слишком близко к моему коню, держал тебя за плечи и смотрел на меня открытым чистым взглядом.
– Слушаю, – процедил я, желая больше всего на свете сжать бока животного коленями, чтобы отойти назад. Как я собирался жить с тобой на одном острове ближайшие несколько лет, если не могу посмотреть в глаза дольше, чем длится одно мгновение?
«Клавдии не выказывают слабости», – услышал я в голове стальной голос своей матери и, прилагая почти физическое усилие, уставился прямо в твои глаза, игнорируя жреца.
– Она слишком мала, чтобы ехать самостоятельно, – голос жреца был что спокойная гладь воды.
– Мне какое дело, – выдержав твой взгляд, я с облегчением стал смотреть перед собой. Хоть какая-то передышка. – Посади ее в повозку с провизией.
– Чемпионам не положено ехать в повозках. Вы знаете правила.
Я тяжело вздохнул. Конечно, я знал правила. Это всё, что я учил на протяжении короткой жизни. Правила. Как быть Чемпионом. Как не осрамить свой род. Как не ударить в грязь лицом.
– Прежде чем войти в следующий город, мы посадим ее на собственную лошадь, – продолжал жрец. – Но долгий переход ей лучше быть с кем-то… кто…
Да-да, с кем-то, кто может ей помочь. С кем-то, кто похож на нее. Не со служителями. Я понял, что он имеет в виду. Если бы здесь были другие Чемпионы, то жрец вряд ли отдал бы тебя мне. Он бы посадил тебя к старшей девчонке. Но здесь были только ты и я.
Я протянул руку не глядя, и жрец подал мне тебя с опаской, словно прикасался к чему-то жуткому. Нет, не потому что ты снова попыталась лягнуть его, как я заметил краем глаза. Думаю, служители испытывали одновременно трепет и ужас, видя нас. Ошибка природы. Наполовину боги, наполовину люди. То, чего никогда не должно было быть в мире. Но вот мы здесь, овцы на убой.
Пришлось в который раз повернуться. Я наклонился, чтобы принять тебя из рук жреца, но ты и сама прекрасно справилась, снова продемонстрировав поразительную ловкость. Перебирая руками и ногами, цепляясь поочередно то за седло, то за гриву, ты взобралась на спину в мгновение ока, усевшись
