На следующий день в результате неосторожности в гостиничном номере произошел пожар, и бывшие военнослужащие задохнулись угарным газом.
Естественность пожара сомнений не вызывала: патологоанатомы обнаружили в крови погибших изрядное количество алкоголя. Да и деньги, которые они с собой привезли, оказались целы.
И естественно, никто не вспомнил, как за несколько часов до пожара к ресторанному столику, за которым сидели Галкин и Балабанов, подсел невысокий сероглазый мужчина, «помнивший» отставного майора Олега Галкина по его службе в ракетных войсках стратегического назначения.
Сероглазый возник весьма кстати, как случайный прохожий на пустынной улице: деньги у бывших военнослужащих подходили к концу, подниматься в номер не хотелось, а выпить еще хотелось очень. Вояки нажрались быстро, и внезапно подвернувшемуся знакомому пришлось тащить их в триста сорок первый номер на себе. Коридорной не было на месте — пришлось отлучиться по звонку. А спустя полтора часа триста сорок первый номер неожиданно загорелся; видимо, перед сном любители ресторанных застолий решили покурить…
…«Законник» новой формации (иначе говоря — «апельсин»), Владимир Кокушкин, по кличке Кока, выбросился с девятого этажа собственной квартиры, что по улице Академика Янгеля. Правда, самого момента падения никто не видел, но предсмертная записка Коки не оставляла сомнений в том, что он лично свел счеты с жизнью. Что и подтвердила графологическая экспертиза: прощальную записку мог написать только Кокушкин…
Что могло заставить Коку покончить с собой? Даже несмотря на кризис, дела его были в полном порядке: он вовремя перешел на легальный бизнес, открыл собственное казино, пару магазинов в центре Москвы. Вполне уважаемый человек, к тому же здоровый как бык. Все у Коки было путем — жена-красавица, три любовницы-фотомодели, ежемесячные поездки за кордон, целый парк автомобилей.
Правда, он никак не мог получить мандат в Госдуму, но получил бы и его, несомненно. У братвы пользовался уважением. Вор все-таки, хоть и «апельсин».
Всегда вовремя вносил долю в общак. Правда, недавно ОМОН серьезно «наехал» на водочный заводик, которым единолично владел Кокушкин, но ведь с этим делом уже разобрались…
Жена, узнав о смерти своего ненаглядного бизнесмена, срочно вылетела с Багамских островов в Москву, поревела, занялась похоронами, а однажды вынула из почтового ящика загадочный конверт. Вскрыла, прочитала, побежала звонить бандюге-любовнику…
…Особо опасный рецидивист Андрей Коновалов , по кличке Кэн, выйдя на свободу, сразу же окунулся в смертельный наркотический омут. Больше всего на свете Кэн любил героин. Столько лет воздержания, и тут на тебе, хоть целый день торчи. И доторчался: спустя всего лишь месяц после откидки умер от передозировки. Но опять же Кэн был очень опытным наркоманом — товар ему поставляли самый что ни на есть лучший, денег на это он не жалел. Любил повторять: «Качество, пацаны, качество и еще раз качество!»
Кэн любил, вколовшись, гонять по ночной Москве на бешеной скорости, врубив на полную мощность Новикова или Круга. Обдолбанный, он иногда сбивал на улицах запоздалых прохожих, но это его как раз и забавляло. Он, как и Гашиш, и Парторг, и прочие персонажи современной бандитской Москвы, был уверен, что все его художества останутся безнаказанными. Кэн отправил на тот свет, как минимум, два десятка человек — последних троих расстрелял, ширнувшись, на разборке.
Опыт опытом, а передозировка для большинства наркоманов вещь все равно, видимо, неизбежная. Хоронила Кэна братва с большими почестями. Даже надгробие впечатляло — Кэн, высеченный в белом мраморе.
«Как живой, в натуре», — растроганно говорили бандюги, складывая венки.
Все эти смерти можно было бы посчитать естественными, если бы не одно обстоятельство: в течение трех дней близкие погибших получили письма, из которых становилось ясно, что ответственность за убийства мафиози брал на себя «Черный трибунал»…
Глава шестая«При загадочных обстоятельствах…»
Не называть вещи своими именами, говорить одно, а подразумевать другое — так в России повелось издавна.
Слово «мусор» вовсе не обязательно означает груду грязных, ни к чему не пригодных вещей. «Мусор» в общероссийском понимании — это прежде всего злобный и алчный хам в форме мышиного цвета, наделенный почти неограниченной властью над другими людьми, а уж потом ненужный хлам.
Под понятием «внутренние органы» россияне не обязательно подразумевают детали человеческого организма, ответственные за кровообращение, дыхание, пищеварение и выведение продуктов жизнедеятельности. «Внутренние органы» — это государственная служба, сверху донизу наполненная «мусорами», а уж потом — сердце, легкие, желудок да кишечник.
Есть в русском языке и такое устойчивое словосочетание: Большой Дом.
Понятие это не всегда означает внушительное по размерам сооружение. Любому россиянину известно: Большой Дом — это здание, расположенное, как правило, в самом центре города, в котором находится «контора».
Где находится Большой Дом в Москве, знают все: на Лубянской площади.
Какая контора там расположена, также всем известно: экс-КГБ, именуемый ныне Федеральной службой безопасности.
И чем она занимается, тоже ни для кого не секрет.
Но лишь немногие знают, что еще с начала восьмидесятых годов «контора» эта была вынуждена взять несвойственную для себя функцию борьбы с организованной преступностью. В то время дублирование комитетом многих милицейских функций выглядело вполне оправданно и закономерно: в отличие от МВД, советские спецслужбы практически не затронула коррупция. Да и профессионализм лубянских оперативников, следователей и аналитиков традиционно был на несколько порядков выше, чем в милиции.
Так были созданы Управление «В» и группа «Фикус», разросшиеся к началу девяностых собственный главк, чуть позже реорганизованный УРПО.
Генерал-майор ФСБ Константин Иванович Богомолов, занимавший в этой структуре одну из ключевых должностей, всегда пользовался в Большом Доме заслуженным авторитетом. И не только потому, что Константин Иванович оставался одним из немногих высших офицеров, служивших в «конторе» еще в советские времена.
Честный, принципиальный, скромный, Богомолов никогда не участвовал ни в закулисных политических играх, ни в грязных интригах сильных мира сего. Он не любил иносказаний, не умел говорить одно, подразумевая нечто иное. И даже недруги, которых у Богомолова было немало, признавали как неоспоримые качества его высочайший профессионализм и редкую преданность порученному делу. А потому самые сложные, самые деликатные и запутанные задания нередко поручали на Лубянке именно этому человеку.
В начале октября тысяча девятьсот девяносто восьмого года Хозяин (так на Лубянке издавна именуют директора ФСБ), вызвав Богомолова в кабинет номер один, поручил товарищу генералу разработку и ведение одного из таких дел…
Половину кабинета Богомолова занимал стол — огромный, красного дерева, затянутый темно-зеленым сукном. Стол этот невольно вызывал ассоциации с футбольным полем — не только цветом, но и размерами. Факс, несколько телефонов, правительственная «вертушка» с гербом уже не существующего СССР на наборном диске, машинка для уничтожения бумаг, компьютер и принтер занимали ничтожно малую часть этого стола; остальное пространство предназначалось для подчиненных хозяина кабинета, собираемых здесь дважды в неделю на плановые совещания. Но сейчас подчиненных не было, и хозяин этого кабинетного великолепия, генерал-майор ФСБ Константин Иванович Богомолов, сидевший во главе стола, сосредоточенно просматривал оперативные сводки за последние несколько недель.
