ладонь, прикладывая ее к воротам…
И тут раздался оглушительный скрежет, когда ворота распахнулись. Звук был отвратительный, визг и треск, как будто ворота протестовали против того, чтобы их вообще двигали спустя десятилетия или столетия.
Завесы каменной тьмы расступились, и перед нами раскинулся Лахор. Он был еще хуже, чем казался: от дороги впереди остались одни плиты битого камня, все здания были полуразвалившимися, а от окон остались одни осколки стекла.
Перед нами стоял мальчик, не старше шестнадцати лет. Он был одет в длинный фиолетовый пиджак, который плохо сидел на нем: когда-то он был прекрасен, но теперь на несколько сотен лет вышел из моды. Волны бледных светлых волос обрамляли тонкое лицо и широкие, пустые льдисто-голубые глаза. Казалось, эти глаза смотрят сквозь нас, а не на нас. А потом, когда скрежет наконец прекратился, они внезапно стали острыми, впиваясь в нас с испепеляющей остротой, а затем снова перешли в состояние спокойствия.
Он низко склонился перед нами.
— Высочества. Моя леди Эвелина приветствует вас в Лахоре. Идемте. Вы, должно быть, хотите отдохнуть после долгого путешествия.
Глава
19
Райн
Замок был единственным зданием в этом месте, которое казалось почти целым. Это было самое высокое здание в городе, то есть, груда обломков возвышалась над всеми остальными грудами обломков. Внутри было холодно и сыро, через разбитые окна врывался океанский бриз, достаточно сильный, чтобы шелестеть тяжелыми бархатными шторами, пропахшими плесенью.
Мы не встретили ни одной души, пока нас вели по коридорам в просторную комнату с высокими потолками и огромными окнами, из которых открывался вид на бушующее море за скалами. Некоторые стекла были окрашены в красный цвет. Возможно, когда-то это было каким-то дизайнерским решением, но теперь все выглядело жутко и разрозненно, потому что большая часть стекла была разбита.
И все же, даже на таком унылом полотне, вид был захватывающим. Мало где в Доме Ночи можно было увидеть воду так, как здесь — увидеть океан, окружающий тебя со всех сторон. Порыв ветра пронесся по комнате, соль была настолько сильной, что слезились глаза, а вонь травы випруса была настолько насыщенной, что от нее тошнило. Перед окнами стоял помост, на котором стоял гниющий бархатный трон с одним подлокотником и треснувшей спинкой.
И на том троне сидела Эвелина.
Она была лишь дальней родственницей Винсента и намного моложе его. Во время своей кровавой ночи восхождения к власти он убил большинство своих близких родственников, проложив тщательно продуманный путь к своему титулу. И все же она была похожа на него. У нее были светлые глаза — не лунно-серебристые, которые достались Орайе, а холодные океанские голубые, которые предпочитали большинство представителей его рода. У нее были высокие скулы и строгие черты лица, словно сделанные из стекла. Светлые волосы ниспадали на каждое плечо, такие длинные, что ложились сухими волнами на колени.
Она поднялась. Ее белое платье волочилось по полу, когда она спускалась по ступеням помоста, подол был испачкан кровью и грязью. Оно, как и пиджак мальчика, было устаревшего фасона, как будто она получила его лет сто пятьдесят назад. Может быть, тогда оно было красивым.
Ее взгляд прошел по мне, потом по Септимусу, а затем остановился на Орайе — и остался там, когда медленная ухмылка расползлась по ее лицу.
Я практически почувствовал, как Орайя напряглась. Черт, я тоже. Я сопротивлялся желанию сделать шаг перед ней, когда Эвелина приблизилась.
— Кузина, — промурлыкала Эвелина. — Какое счастье, что мы наконец-то встретились.
Орайя потрясенно моргнула при звуке голоса Эвелины. Такой молодой. Как будто он мог принадлежать четырнадцатилетней девочке.
Эвелина положила руки на плечи Орайи, и я видел, как напрягся каждый мускул в теле Орайи, чтобы не отстраниться.
— Эвелина, — сказала она и больше ничего.
Она явно не знала, что еще сказать. Моя жена не была большой актрисой. Но я могу быть достаточно хорош для нас обоих.
Моя рука скользнула по плечам Орайи, небрежно отодвинув руку Эвелины.
— Спасибо за гостеприимство, леди Эвелина. Должен признаться, мы не были уверены в том, что найдем. Мы так и не получили ответа на наше письмо.
Эвелина улыбнулась, но знакомый, пьянящий аромат — всего лишь запах — отвлек мое внимание. Сначала я подумал, что мне показалось, но потом провел большим пальцем по плечу Орайи, как раз там, где лежала рука Эвелины.
Тепло. Влажно.
Кровь.
Моя фальшивая улыбка исчезла. Мой взгляд метнулся к Эвелене, которая сложила руки с когтями на коленях, оставив на платье маленькие пятнышки ярко-красной крови.
Волна точно таких же эмоций, которые нахлынули на меня перед тем, как я оторвал голову Мэртаса от его тела, задушила меня.
Эвелина лишь продолжала мечтательно улыбаться.
— Я не была уверена, будет ли вам интересно ехать так далеко на восток. Такое путешествие! Вы, наверное, умираете с голоду. Пойдемте. Я приготовила для вас пир. — Ее глаза засияли. — Больше, чем пир! Бал! Один из самых грандиозных, которые Лахор видел за последние десятилетия. Идемте! Идемте!
Что ж, это прозвучало нездорово.
ЭТО БЫЛО БОЛЕЗНЕННО.
Когда нас привели в бальный зал, я едва подавил смех, потому что, честно говоря, не мог сдержаться.
Когда-то комната была великолепной, и до сих пор сохраняла далекий отголосок своего давнего великолепия, хотя и была покрыта слегка пылью. Длинные столы стояли на мозаичных плитках с одной стороны комнаты, за окнами которой простирались виды на море. С другой стороны находился танцевальный пол, ревущий костер в камине и перед ним оркестр, волшебно усиленный, призрачная музыка, отражающаяся от потолка. Да, здесь были все атрибуты бала: развлечения, столы с едой и вином, роскошь.
Вот только из десятков «гостей», которые с молчаливым любопытством оборачивались на нас, когда мы прибыли, ни одному не было больше пятнадцати лет.
Большинство из них были значительно моложе — десять или двенадцать лет, одеты в настолько не подходящие размером одежды, что юбки и штанины тянулись по пыльному полу. Почти все они были блондинами со светлыми глазами.
Наверное, все они не могли быть ее детьми. И если они действительно были членами ее семьи, то где были другие родители?
Эвелена не обратила внимания на внезапное неловкое молчание. Она протянула руки.
— Проходите! Садитесь!
Дети молча повернулись к столам и заняли свои места.
За всю мою жизнь мне доводилось видеть много тревожных событий, но безмолвное, одновременное подчинение десятков детей было бы, безусловно, одним из самых беспокойных.
Места во главе стола, ближайшие к
