– В том, что она утащила деньги с собой.
– Ну да, конечно, – снова усмехнулся Гурули. – Вы, должно быть, материалист. Отрицание загробной жизни и тому подобное.
– Вам не кажется, что наш разговор становится бессмысленным?
– Мне так не кажется. А вы, простите, торопитесь?.. Ах да! Вы ведь по междугородному звоните. Денежки бегут быстрее, чем слова… Еще минутку, даю слово, что не стану слишком разорять вас. Дайте мне два дня, чтобы определиться с вашим вкладом. – Он произнес слово «вашим» откровенно насмешливым тоном. – А потом мы с вами встретимся и, полагаю, решим все вопросы.
– Где мы встретимся?
– Скажем, в восемь часов вечера на взлете за поселком Морское. Там, знаете, когда-то памятник большевистскому десанту стоял, но после усердия вандалов остались лишь ноги матросов. Вот прямо рядом с этими ногами я и буду вас ждать. Как вы будете одеты?
– В серый костюм.
– Хорошо. А я, возможно, подъеду на авто. Вот только еще не решил, на какой именно марке… И последнее, что я хочу вам сказать: если вы на самом деле хотите получить, так сказать, свои деньги, то приходите один, без свидетелей. Мне очень бы не хотелось, чтобы еще кто-либо из наших клиентов, подражая вам, стал брать меня за горло.
И он первым оборвал связь.
* * *
Кто утверждает, что самой недоступной тайной для каждого человека является день и час его смерти, тот глубоко заблуждается. После телефонного разговора с господином Гурули я уже мог сказать совершенно определенно: если ничего не менять и отдать себя во власть судьбы, я погибну послезавтра, в восемь часов вечера, у ног морских десантников. Скорее всего меня пристрелят из окна автомобиля, а труп сбросят с обрыва в море.
Леша ждал меня в сквере у памятника бронзового Ленина. Он был готов ехать со мной к коммерческому директору, но, увидев мою кислую физиономию, понял, что наша поездка отменяется.
– Что? – спросил он, складывая на груди руки.
– Меня, кажется, приговорили к смертной казни, – ответил я и вкратце рассказал Леше о разговоре с Гурули.
– Ненормальный! – схватился Леша за голову. – Разве можно так давить на этих людей? Чего ты этим добился?
– Гурули знает, что мой вклад – фиктивный. Его намеки и иронию можно объяснить только этим.
– И какой можно сделать вывод? – задал Леша свой любимый вопрос.
– А такой, что милиция была очень права, когда арестовала его, и не права, когда отпустила.
– По-твоему, убийца – он?
– Возможно, возможно. – Я рассеянным взглядом скользнул по памятнику. – Хорошо бы устроить очную ставку и показать этого Гурули «начальнику лагеря». Я больше чем уверен, что мой бомж узнает в Гурули любовника Татьяны. И второй вопрос: имеет ли Гурули доступ к наркотикам? Если на эти вопросы мы получим положительные ответы, можно будет сказать, что круг замкнулся. Мой бродяга на сегодняшний день – единственный свидетель, если не считать пропавшей Танюши.
– Ты всерьез думаешь, что милиция снова посадит Гурули за решетку?
– Конечно, ей будет это не совсем просто сделать. А с другой стороны, угрозы Гурули обнародовать списки высокопоставленных вкладчиков из-за решетки не так уж будут и слышны. А до суда дело может и не дойти.
– Как это – не дойти?
– А так. Внезапный сердечный приступ – и коммерческого директора вынесут из СИЗО ногами вперед. Он это хорошо понимает и постарается сделать все, чтобы за решетку попал другой. Любопытно вот еще что: почему Гурули до сих пор не за границей? Чего он ждет, обладая гигантской суммой?
Я взглянул на Лешу и понял, что его внимание потихоньку рассеивается. Кажется, он думал уже не столько о том, почему Гурули не уехал за границу, сколько о пиве и пляже. Все верно. У человека отпуск, а я навязываю ему свои дурацкие вопросы. Убийство Милосердовой для Леши – все равно что детективный роман для курортника. Его интересно почитать, но в меру. А потом захлопнуть книгу и пойти к морю за телесными удовольствиями.
Мы расстались здесь же. Я заскочил в милицию, чтобы рассказать Кнышу о разговоре с Гурули, но Володя был занят – сидел в классе для инструктажа. Махнул мне рукой.
– Будь дома, я тебе позвоню!
Я вышел, как и зашел, – через главный вход. Митинг закончился, эмоции обманутых вкладчиков поутихли, и они разошлись по своим домам. На асфальте лежал надорванный лист бумаги: «Гурули! Где ты закопал денежки?»
Я вернулся в Уютное пешком. Если Кныш предупредил, чтобы я был дома, значит, он хотел сообщить мне нечто интересное, что не терпело отлагательства. Я почти машинально разделся в прихожей и пошел под холодный душ. Мне казалось, что голова уже распухла от изобилия информации, в которой я постепенно переставал ориентироваться. Новые факты наслаивались на старые, и те уже не казались интересными и в какой-либо мере полезными. Это говорило одновременно о двух вещах: о том, что я устал, и о том, что я так и не научился систематизировать факты, то есть из нескольких мелких делать один веский. Подсознательно мне хотелось вместе с потом смыть и всю память, нашпигованную спутавшимися и противоречивыми мыслями, выводами и предположениями, а затем, выйдя из душевой и вытеревшись полотенцем, начать работу над делом об убийстве Милосердовой заново.
Звонка от Кныша мне пришлось ждать довольно долго. Если в отделении совещаются по два-три часа, то я глубоко сочувствую нашей доблестной милиции.
Кныш, как только я поднял трубку, сразу перешел к делу:
– Записывай: Симферополь, Ялтинское шоссе, дом сто двадцать восемь. Блинов Евгений. Отчества и телефона не знаю.
– Кто это? Зачем он мне нужен? – спросил я, едва успев записать адрес огрызком карандаша на подоконнике.
– Это патологоанатом, – негромко ответил Кныш и замолчал, полагая, что мне теперь все стало ясно. Но я все же не мог сообразить, как мне использовать этого патологоанатома. – Ну что тебе не ясно? – добавил Кныш в тишину. – Он занимался убитой и может рассказать тебе кое-что любопытное. Только на меня не ссылайся, понятно? И поезжай к нему сегодня же, сейчас же, а то он свалит в командировку в Киев.
«Интересно, – думал я, выходя на улицу, залитую липким зноем, – а как я представлюсь этому патологоанатому, если не буду ссылаться на Володю Кныша?»
Как раз в это время напротив меня остановился рейсовый новосветский автобус. На нем можно было доехать до обсерватории, откуда пешком спуститься к морю, к палаточному городку хиппи. Я еще не знал, как организую «очную ставку», как буду уговаривать моего бомжа отправиться послезавтра в Морское, к разбитому памятнику, где в восемь часов вечера наверняка прозвучат выстрелы.
Глава 20
Для меня, человека нетерпеливого, спускаться с горы намного труднее, чем подниматься. Вниз тело само летит, и кажется, что стоит только посильнее оттолкнуться ногами, как легко воспаришь над склоном, поросшим можжевеловыми кустарниками и кипарисами, а затем спланируешь на берег. Но приходилось все время притормаживать, противиться земному тяготению, мелко перебирать ногами, подобно инвалиду, бегущему за отходящим трамваем, петлять между темно-зелеными пятнами стланика, ветви которого цеплялись за ноги и царапали кожу.
