Рыба напомнила ей о реке в Хюэ. У нее сохранились и приятные воспоминания, особенно связанные с Лизой. Но, кроме этого отвратительного запаха, терзало кое-что другое, более глубинное. Она мысленно услышала голос Сильвии и нахмурилась, стараясь что-то припомнить.
«Давай же, – сказала сестра. – Сначала ты, потом я».
Николь вспомнила, как Сильвия смеялась, вспомнила воду. Река казалась безграничной, бездонной.
Очнулась Николь в больнице, услышав голос Лизы и механический стук тележки по полу, столь надоедливый, что хотелось кричать.
Девушка вздрогнула, возвращаясь в настоящий момент, но руки все еще дрожали. Тот день она плохо запомнила, а вот последующие недели сохранились в памяти более отчетливо. Солнце блестело так ярко, что резало глаза, кругом щебетали птицы, будто ничего особенного не произошло. Только спустя несколько недель Николь снова смогла подходить к воде, но возненавидела запах рыбы.
Она вдруг задумалась о том, как сильно все изменилось. Когда она перестала всем доверять? Ведь это сложилось не за один день. Может, она видела лишь то, что хотела видеть? Верила в то, что ее успокаивало? Правду можно искажать, переделывать под себя, и Николь казалось, что с ней как раз это и произошло.
Что, если судьба давала ей знаки? Предвестники того, что случится? Мальчишки, которые задирали Иветту, да и сам переезд в Ханой… Вводил ли отец ее в заблуждение, когда говорил, что для Вьетминя все кончено? Привез ли он сюда семью, зная об опасностях, с которыми они могут столкнуться? Когда брата Чана застрелили в отеле, Николь места себе не находила – но этого уже не исправить. С гибелью Иветты мир треснул по швам, и пропасть становилась шире. Николь казалось, что она падает туда и может сгинуть навсегда.
Каждый день она смотрела в зеркало и видела, как изменилось ее лицо.
– Кто ты? – спрашивала Николь. – Я тебя не знаю.
Ее глаза потухли. Она больше не хотела быть похожей на сестру, а домой возвращалась лишь для того, чтобы повидаться с Лизой.
* * *
Как-то утром они пили кофе в небольшой столовой особняка, откуда открывался вид на павильон и прудик с лилиями, возле которого находились стулья и столик. Николь сидела с Лизой и отцом, а Сильвия куда-то запропастилась. Только вчера по радио передали, что на севере выросло количество жертв среди французов.
– Вам нужно уехать из Ханоя, – сказала Лиза. – Вы ведь видите, что происходит.
Отец ничего не ответил. Услышав гул самолетов, Николь посмотрела на белые пушистые облака на потолке и херувимов, которые летали над центральной люстрой. Какими нелепыми они казались в столь сложные времена. Девушка внимательно посмотрела на отца. Лиза была права. Он должен вернуться во Францию. Отец постоянно хмурился, выглядел неважно, сильнейшее напряжение сквозило в его бледном, изнуренном лице. Кто бы ни выиграл в этой войне, вряд ли все уляжется так быстро, а годы шли.
– И ты тоже, Николь, – сказала Лиза. – Ты стала другой. Я тебя не узнаю. Я поеду с тобой, если нужно, потом отправлюсь к моей сестре Алис в Лангедок.
Николь же хотела остаться. Она покачала головой.
– Где Сильвия? – спросила Николь.
Отец и Лиза обменялись встревоженными взглядами.
– Никому не придется уезжать, – сказал отец. – Мы одержим победу, как и всегда. Верьте хоть немного.
– А что насчет вчерашних жертв? – спросила Николь.
– Их количество, как всегда, преувеличено.
– Мне кажется, я слышала выстрелы.
– Всего лишь ветер, – сказал отец.
– А Сильвия?
– Твоя сестра решила взять небольшой отпуск.
– Отпуск? Зачем?
Он скривил рот и почесал подбородок.
– У нее легкое недомогание.
– Она заболела?
– Просто немного подавлена, вот и все.
– Я знаю, что Сильвия принимает лекарства, но она не объяснила от чего.
– Она перестала их принимать. Ей они не подошли.
– Но в чем проблема?
– Твоя сестра более хрупкая, чем думаешь ты и думал я. Давай закроем эту тему. Обещаю, вьетнамцам не одержать победу в этой войне.
Если раньше Николь безоговорочно верила отцу, теперь все изменилось. Ее вера пошатнулась. Как, впрочем, и Лизы.
– Папа, ты тоже неважно выглядишь. Разве ты не видишь, что Индокитай навсегда изменился?
Он стоял спиной к ней у французских окон и ничего не говорил.
– Ты ведь знаешь, что многие уже уехали, – проговорила Николь. – Слишком тяжело оставаться тут. Разве не понимаешь?
Отец наконец повернулся и посмотрел на нее с печальным видом:
– Нет, Николь, я не понимаю и не хочу понимать. Я всегда любил Ханой и не собираюсь его покидать.
Что бы он ни говорил, оба знали, что ситуация в городе ухудшилась.
Лиза села за стол в подавленном настроении. Николь опустилась рядом с кухаркой на колени, стараясь утешить, заверяя, что все будет хорошо. Отец несколько секунд смотрел на них безо всякого выражения. Когда Лиза немного пришла в себя, Николь поднялась. Желая отвлечься, они ушли на кухню.
Здесь Николь всегда чувствовала себя самой счастливой. Она взглянула на столь знакомую плитку на стене в виде кирпичиков и медные кастрюли, висевшие на металлической штанге. Пока она ждала возвращения Чана, ей казалось, что она утрачивает связь с корнями, как французскими, так и вьетнамскими. Ей просто хотелось обрести уверенность в сегодняшнем дне, а общение с Лизой всегда помогало успокоиться, пусть и ненадолго.
Николь села за стол рядом с Лизой, но кухарка казалась неестественно угрюмой. Будто в их дом пришла беда. На кухне было непривычно жарко и душно. Жалюзи открыли лишь наполовину, а хуже всего, исчезли вкусные ароматы еды.
– Что происходит? – спросила Николь. – Где Беттин? И почему закрыты окна и дверь?
– Я забыла их открыть. А Беттин ушла. – Лиза пожала плечами. – Я не слишком скучаю, но работы накопилось. А замену найти практически невозможно.
– У меня тоже все вверх дном.
– Но решение ты знаешь.
– Открыть окна и впустить внутрь благоухающий воздух? Приготовить запеченный камамбер?
– Или вишневый клафути[12]. Что скажешь?
Лиза порылась в шкафчиках в поисках ингредиентов для пирога, а Николь открыла окна и дверь черного хода. На кухне сразу стало прохладнее.
– Так что происходит? – Она кивнула в сторону лестницы. – Там.
– В последнее время твоя сестра очень расстроена. На прошлой неделе она ездила в Хюэ вместе с Марком.
Лиза состроила гримасу.
