Немцы, как с цепи сорвались — нагнали десяток бомбардировщиков и заваливают кассетными бомбами окрестности места падения самолета. Видно, сильно их старший лейтенант обидел, раз так стараются.
— А у вас были в этом сомнения, Павел Анатольевич? — удивился Берия.
— Не было, — отрицательно качнул головой Судоплатов, — но такие усилия, направленные на уничтожение одного человека, честно говоря, вижу впервые.
— Не верят немцы, что Нагулин погиб, — еле заметно усмехнулся Берия, — Вот и мы будем исходить из того, что старший лейтенант выжил. А раз так, нужно его срочно оттуда вытаскивать.
— Самолетом не получится — там сейчас полно немецких ночных истребителей. Собьют, как слепых котят. А днем… сами знаете, Лаврентий Павлович. Да и сесть на территории, контролируемой группой Захарова, все равно негде — она вся простреливается немецкой артиллерией.
— Думайте, Павел Анатольевич! — резко бросил Берия. — Это вы лучший диверсант СССР, а не я — вам и карты в руки.
— Чем я могу располагать, товарищ нарком внутренних дел?
— Всеми ресурсами Наркомата. Будет реальный план — я поддержу. И появиться он должен в течение часа!
* * *
Больно, заррраза! Я сморщился и попытался выбраться из куста, но стропы запутались основательно, а купол накрепко засел в кроне росшего на опушке дерева — без посторонней помощи выбраться я не мог.
— Я свой! Со сбитого Пе-2. Старший лейтенант госбезопасности Нагулин. — прокричал я подбегающим красноармейцам.
— Выходи без оружия! И руки подними! — немедленно прилетело в ответ.
— Не могу! Осколок в ноге сидит, и парашют в ветках застрял. Сейчас «наган» вам брошу, за гранату не примите.
— Сергеев, проверь! — прозвучала команда, когда мой револьвер упал в снег.
— Нормально! Один он, и, похоже, действительно ранен и в кустах застрял.
— Ладно, помоги ему, только осторожно. Бдительности не терять!
— Есть!
Красноармеец, которого командир назвал Сергеевым, подошел ко мне вплотную.
— Вы же не летчик, товарищ старший лейтенант, — с подозрением в голосе констатировал он, оглядывая мою форму. — Что ж вы тут делаете ночью и с парашютом?
— Доставь меня к командиру, боец, — прошипел я, пытаясь с помощью красноармейца выбраться из куста. — Не твоего уровня информация. А документы мои — вот они, можешь ознакомиться.
Вибрация импланта отвлекла меня от увлекательной беседы с красноармейцем Сергеевым. Что там еще? Мало мне на сегодня приключений?
— Воздух! — заорал я, едва глянув на виртуальную карту, — В укрытие! Быстро!
Щас! Кто бы тут стал меня слушать? Хорошо, что немцы в темноте почти ничего на земле не видели, а горящие обломки Пе-2 упали довольно далеко от места моего приземления, так что фокус внимания пилотов «юнкерсов» оказался несколько в стороне. Но и нам прилетело неслабо.
Кассетные бомбы — дрянная штука. При сбросе с большой высоты они рассеиваются на изрядной территории, и находящимся внизу людям предлагается сыграть в очень неприятную лотерею со смертью.
Немецкие бомбардировщики стремились накрыть как можно бо́льшую площадь и сбрасывали контейнеры с бомбами SD-2 с километровой высоты. При таком рассеянии сплошного поражения, конечно, не получалось, но прилететь подарок с неба мог абсолютно в любую точку, в пределах обширной зоны, накрываемой бомбовым ковром.
Нас зацепило краем. Вычислитель дисциплинированно подсказывал мне, куда летят бомбы и где находятся наиболее безопасные места. Вот только бегать и прыгать мне, в тот момент, было как-то не с руки. Нога слушалась плохо, и если бы не импланты, я бы, наверное, давно потерял сознание, а одна из зловредных бомб валилась прямо на наши с красноармейцем Сергеевым головы.
— Боец, хочешь жить — быстро туда! — я махнул рукой в направлении поваленной ветром сосны метрах в двадцати от нас.
Гул моторов красноармейцы слышали, но самолетов видно не было, и мои крики не возымели должного эффекта. Хорошо хоть на момент сброса бомб Сергеев уже успел освободить меня от парашюта и вытащить из куста. Я рванулся к укрытию.
— Куда!? Стоять! — боец схватил меня за руку, не оставив мне, тем самым, никакого выбора.
Короткий удар в солнечное сплетение заставил красноармейца упасть на землю и свернуться в позу эмбриона, а я прыгнул вперед, вкладывая все силы в толчок здоровой ногой. В целом, получилось неплохо, если не считать взрыва боли в раненой конечности, чуть не лишившего меня сознания. Отвлекаться на такие мелочи времени у меня не было, и после приземления я немедленно повторил прыжок.
Раздались хлопки винтовочных выстрелов, и рядом с моей головой свистнула пуля — страховавшие Сергеева бойцы поняли мои действия однозначно и открыли огонь. Еще прыжок, и я скрылся за вывороченными из земли корнями сосны, постаравшись спрятаться под нависающим в полуметре над землей стволом.
Я успел в последнюю секунду. Земля задрожала от многочисленных взрывов. Поле и опушка леса покрылись густой сетью вспышек, частично происходивших на земле, а частью мелькавших в ветвях деревьев — взрыватели у бомб были весьма чувствительными.
В ствол сосны гулко ударил осколок, но пробить почти полметра древесины, естественно, не смог. Вылезать из укрытия я не торопился. Немец, вроде как, улетел, но теперь я рисковал словить пулю от своих.
С минуту ничего не происходило. Я убедился, что немецкие бомбардировщики не собираются делать повторный заход и, стараясь не высовываться из укрытия, прокричал:
— Эй, бойцы! У меня нет оружия. Не стреляйте, я сдаюсь! Выхожу с поднятыми руками!
В ответ я услышал лишь слабый стон и, оглядев окрестности в режиме дополненной реальности, понял, что все плохо. На сотню метров вокруг я видел только одну тревожно мигающую желтую отметку. Мой удар свалил красноармейца Сергеева на землю, тем самым дав ему возможность пережить бомбежку. От ранения это его, однако, не уберегло. Осколок попал бойцу в спину. Шансы выжить у Сергеева были даже при здешнем уровне медицины, но только при условии своевременного оказания квалифицированной помощи. Да и мне осколок из ноги вытащить тоже очень бы не повредило.
Ну, где же вы? Откуда-то ведь этот отряд пришел! Позиции батальона, к которому принадлежали нашедшие меня бойцы, обнаружились примерно в километре, за небольшим перелеском.
У Сергеева нашелся индивидуальный перевязочный пакет, и я, как смог, забинтовал наши раны. Работенка мне предстояла еще та, но тело слушалось, хоть каждое движение и отдавало острой болью в ноге. Куда больше я опасался за красноармейца. Почти два часа на морозе, пусть и не очень сильном, он мог и не пережить. К тому же мне предстояло тащить его волоком, что тоже вряд ли могло пойти на пользу раненому.
Я вернул револьвер в кобуру, и, немного подумав, решил винтовку Сергеева с собой не брать — и так
