Щеку словно опалило — чай только принесли. От ответной пощечины задира улетел под столик напротив. Спутники парня забрали и без лишних слов вышли.
Этим же вечером на Мурада напали. Почти у самого дома. Он был готов к чему-либо подобному, и отбиться сумел. Сколько их было, человек пять, семь? Ему тоже здорово досталось. Над левой бровью кожа содрана до кости — ударили кастетом, сильно болел правый бок — трещины двух ребер, как потом выяснилось. Были и другие травмы, мелкие, но болезненные. Да еще щека горит от ожога.
Покряхтывая, Сафаров поднялся в квартиру. Дверь открыта. Ничего не пропало, но все поломано и побито, словно толпа варваров прошлась. Заявлять не стал. Ничего, сами разберемся. Больничного Мурад не взял. Какой смысл в четырех стенах высиживать? Бровь заклеил, грудь туго перетянул на выдохе — заживет, не впервой. Щеку обработал мазью «Спасатель».
Прошло несколько дней. Неожиданно позвонил Салим Якубов. Сам! На работу. Хочет встретиться лично. Да, ради Аллаха. Вечером его наскоро прибранную квартиру посетила целая делегация, включающая и старшего брата Мурада — Керима Сафарова.
— Я бы не хотел, чтобы между нашими родами возникла вражда, — вежливо сказал Якубов. — Ко-гдато я знал вашего отца. Немного, но знал, и всегда уважал его, и вас уважаю тоже. Молодежь погорячилась, они приносят извинения. И им досталось — четверо в больнице, один из них в тяжелом состоянии. Не правы, конечно, они, на вас никакой вины нет. Наоборот, я их еще накажу. Сам накажу.
И далее в том же духе. Прощаясь, Якубов положил на охромевший журнальный столик бумажный сверток.
— Вам нанесен материальный и моральный ущерб. Возьмите это. Возьмите. Не обижайте меня, это в память о наших отцах.
Керим накрыл ладонью дернувшуюся к свертку руку брата…
«За-ре-ма, За-ре-ма», — твердил бесчувственный металл.
Не сказав о ней ни слова, Якубов ушел.
Керим, четверо детей, работа в министерстве торговли, долго уговаривал брата вести себя разумно.
— Возьми деньги и успокойся. Не трогай их, этих пацанов. Он же из-за этого приходил. Ты пойми, он нас раздавит. Всех раздавит, если захочет, просто раздавит, и все. Нам еще повезло, что все так… сошло…
Да, конечно, им необыкновенно повезло. Вскоре Мурад узнал, что Зарема взяла академический от-пуск и уехала. От него и навсегда.
«За-ре-ма, За-ре-ма», — уносилось в пространство ее имя.
Долго Мурад думал: почему Якубов пожаловал сам, почему не прислал шестерок? Ну, в самом деле, не испугался же? Две недели думал. А потом ему передали на расследование дело об убийстве. Обвинялся некий Джафар Алтыбеков. Все произошло здесь, в Ташкенте. Алтыбеков прогуливался со среднеазиатской овчаркой. Ему повстречался другой собачник, владелец дога. У мужчин возник спор — чей пес сильнее, окончившийся стравливанием четвероногих. Не прошло и нескольких минут, как среднеазиат опрокинул дога и порвал тому горло. Шокированный гибелью любимца хозяин вылил на Алтыбекова потоки брани, применил физическую силу. В ответ тот спустил овчарку. Это было настоящее убийство. Поскольку все произошло днем в парке, свидетелей была масса.
И вот явился к Сафарову посланец от Якубова с просьбой:
— Джафар Алтыбеков — любимый племянник Салима Раджабовича, помочь надо, собака не его была, сама вырвалась, а у убитого нож в руке был.
— Свидетели там были, видели и слышали. Алтыбеков собаку натравил. А ножа вот никто не помнит. И потом еще труп ваш Джафар пинал. Люди и это видели.
— Что люди?!
И намекнул присланный на встречу недавнюю и принятые деньги в сумме значительно большей, нежели понесенные Мурадом убытки.
— Передай Салиму Раджабовичу: не подстилка я, и нечего об меня ноги вытирать, ясно? И еще, слухи ходят, что его подручные устраивают травлю людей собаками. Ему не поздоровится, если факты подтвердятся. Так и скажи.
Дело передали другому следователю, более грамотному и умелому. Джафар Алтыбеков свободы не потерял. А у Мурада пошли служебные неприятности. Сам едва под суд не угодил. Якобы за сговор с подозреваемым по одному делу и намеренное укрытие важных улик за взятку. Выручил, как ни странно, московский коллега Александр Васильевич Кушторин. Какие у него нашлись рычаги? И отстали почему-то от Сафарова после этого случая. Может, передышку взяли? Вскоре после этого Мурада перебросили на иной фронт — наркотики. В пару к присланному из России Кушторину. Под новую программу создали межгосударственную следственную группу. Без участия Александра Васильевича с новым назначением явно не обошлось. И — почти сразу удача. Да какая! Официантка — старинная знакомая. Приклеенный скотчем под столиком диктофон — проще не бывает, но рыбка попалась. Бдительность потеряли. И вновь имя Якубова выплыло! Словно рок их связал. Мертвым узлом связал, и как теперь развяжет?
За-ре-ма, За-ре-ма, За-ре-ма, — будто не знала пульсирующая сталь других слов.
Под Тулой поезд встал надолго. Часов пять загорали. Товарная станция, тихо и сыро: недавно дождь прошел. От земли поднимались испарения, пищали какие-то птички. Нарды из увлекательной игры превратились в некое подобие слабоноющей зубной боли, черные доминошные прямоугольники вызывали аллергию. С двумя незнакомцами подошел начальник охраны состава. Указал на Мурада:
— Вот он, наверное, вам нужен.
Его отозвали в сторону.
— Вы — Мурад Сафаров?
— Простите?
— От Кушторина, верно?
— Вы — кто?
— Майор Влекушин, — представился старший, демонстрируя удостоверение. — До отправления еще полтора часа, мы справлялись. Понимаете, обстоятельства изменились. С вами хочет поговорить Александр Васильевич, он вчера прилетел. Ждет вас в отделении.
— Здесь, в Туле?!
— Да.
— Поехали, — согласился Мурад.
В городе водитель попросил разрешения заехать домой, на пять секунд — ребенок приболел, лекарство надо передать. Все равно мимо едем.
— Давай, но смотри не больше. Разжалую, — пригрозил сидящий на заднем сидении рядом с Сафаровым майор Влекушин.
Он опустил стекло и закурил. Прошло минуты три.
— И чего он там копается? Точно, придется разжаловать, — посетовал майор. — Подождите здесь, я мигом.
Влекушин направился было к подъезду, но с полпути вернулся обратно, просунулся в открытое окно:
— Одно уточнение, — сказал он и направил в лицо Мураду едкую струю из баллончика.
* * *
Сколько времени провел Сафаров в отключке, было неизвестно. Окончательно пришел в себя он в каком-то темном холодном помещении. Руки и ноги связаны. Рот не заклеен. Повернулся на бок, сплюнул комок вязкой кисловатой слюны.
— Оклемался, чурка, — констатировал голос откуда-то справа. Говорили на русском.
— Где я?
— Ты? В подвале, братан. В подвале ресторана «Свеча».
— Где это?
Ему объяснили.
— А ты сам откуда?
—
