— Это какая-то ошибка, — возмутился Саша. — Я не брал книги.
— Возможно, ошибка. Но вы все-таки посмотрите. На всякий случай. Вдруг забыли.
— По-вашему, я больной?
— Да нет же, — сказал Леонид Юрьевич. — Просто людям вообще свойственно многое забывать. Очень многое. Иногда даже больше, чем им самим хотелось бы. Саша метнулся в комнату, подхватил «кейс», трусцой вернулся в кухню и шабаркнул портфель на стол. В искреннем возмущении, в трусах и в майке выглядел он очень забавно. Гость улыбнулся.
— Что? — подозрительно спросил Саша.
— Ничего, — ответил тот.
— Смотрите сами. Саша не стал открывать портфель. Во-первых, он был уверен, что никакой книги не брал, а во-вторых… во-вторых, боялся, вдруг гость снова окажется прав, и беккеровские «Мифы» все-таки отыщутся в «кейсе»? Тогда он, пожалуй, может и с ума сойти. Леонид Юрьевич тщательно вытер руки, отщелкнул замки «кейса», открыл крышку. Улыбнулся:
— Ну конечно. Вот она. Я же сказал, забыли. Саша, приоткрыв от изумления рот, смотрел, как Леонид Юрьевич достает из его «кейса» темный томик беккеровских «Мифов».
— Но я не…
— Просто забыли, — мудро улыбнулся гость. Он убрал книгу в чемоданчик. — Очень вам признателен.
— Да не за что, — растерянно ответил Саша. — Я, право, не знаю, откуда… хм… Леонид Юрьевич не стал слушать.
— Ну что? По котлетке? Пока горяченькие? — спросил он и звонко хлопнул в ладоши.
— Спасибо, что-то не хочется.
— Напрасно, голубчик. Есть надо. Еда не только вкусна, но и полезна. Вы думаете, почему древние так долго жили? Потому что питались хорошо. Леонид Юрьевич свалил котлеты горкой в большую эмалированную миску, начал резать хлеб, а Саша сидел и смотрел на него, раздумывая. Честно говоря, все происходящее здорово напоминало ему тихое помешательство. А что? Очень даже похоже. Может быть, у него «крыша поехала» от долгой и плодотворной работы? Сплошь и рядом случается. Ему бы вызвать милицию, пусть разбираются, что это за «Леонид Юрьевич», кто он такой, откуда взялся, каким образом попали в Сашин «дипломат» беккеровские «Мифы» и откуда у гостя статья, — не фальшивая ведь статья, типографская, — но навалилась дурой апатия. Поверил вдруг Саша, что звонок в милицию ничего не даст. Вместо червонцев в результате окажутся этикетки от «Нарзана». Чертовщина какая-то, ей-Богу.
— Александр Евгеньевич, ну вот это вы уж совсем напрасно, — донесся до него размытый голос гостя.
— Что? — Саша незаметно, под столом, сжал кулак так, что ногти впились в ладонь до боли, до красных полос на коже. — Что напрасно?
— Вот это, — кивнул неопределенно гость, забрасывая в рот здоровенный кусок котлеты. — Ни Черт, ни Бог тут совершенно ни при чем. Отучайтесь вы от этой дурацкой привычки. До добра она вас не доведет, уж поверьте мне на слово. Саша встряхнулся и взглянул на гостя. Быстро взглянул и вдруг… на одно лишь мгновение увидел глаза. Совсем другие глаза. Не те, что видел раньше, а иные — пронзительные, черные, внимательные. И внезапно он понял: человек, сидящий перед ним и с аппетитом поглощающий одну за другой сочные котлеты, совсем не тот дружелюбный простак, за которого себя выдает. Маска простака скрывала настоящего гостя. Настоящего! А настоящего-то Саша еще и не видел. Он внутри этой человекообразной скорлупы. Прячется там до времени, отпуская укоризненные замечания насчет… одним словом, насчет потусторонних сил.
— Правильно, — похвалил Леонид Юрьевич. — И не надо упоминать их.
— Вы умеете читать мысли? — спросил Саша и помрачнел.
— Да ну, будет вам глупости-то говорить, Александр Евгеньевич, — махнул рукой гость. — Я мог бы, конечно, вам соврать для пущего эффекта, но не стану. Вы же все время губами шевелите. При соответствующем навыке прочесть несложно. — Он усмехнулся. — Где вы видели, чтобы кто-то читал чужие мысли? Психологи хорошие были, да, но все они работали с рефлекторными движениями, вроде вашего движения губ. Не с мыслями. Вольф Мессинг, например. А мысли… нет. Да и скучно это.
— Что?
— Мысли читать.
— Почему же?
— Так ведь люди в основном думают об одном и том же.
— А вам откуда это известно? — грубовато буркнул Саша. — Если вы мысли не читаете?
— Зато я хорошо разбираюсь в людях, любезнейший Александр Евгеньевич, — усмехнулся гость. — Я столько людей разных за свою жизнь перевидал — не сосчитать! — Он снова обреченно махнул рукой. — И почти все они, если копнуть поглубже да шелуху сдуть, хотели одного и того же. Почитайте Карнеги. Весьма неплохие исследования по психологии побудительных мотивов. Что движет человеком? Самолюбие. Власть, слава, богатство.
— Любовь забыли упомянуть, — напомнил Саша.
— Не-ет, — покачал головой Леонид Юрьевич. — Почему же забыл? Ничего я не забыл. Ради любви человек способен умереть. И только.
— Не так уж и мало.
— Ерунда, — поморщился гость. — Умереть — что может быть проще? Р-раз — и нет тебя. От всех убежал, всех перехитрил, всех обманул. В один миг избавился от земных проблем. Что же в этом плохого, хотел бы я знать? Жить гораздо, гораздо сложнее. Уж кому, как не вам, знать об этом.
— А я-то тут при чем?
— Как знать, как знать, Александр Евгеньевич, — тонко и загадочно улыбнулся гость. Неприятно как-то он это сказал. Слишком многозначительно.
— Боюсь, что я не совсем понимаю, — растерялся Саша.
— Поймете немного попозже, — пообещал Леонид Юрьевич. — Что же касается предмета нашего разговора… Назовите мне хоть что-нибудь, созданное во имя любви и прошедшее через века. Ничего вы не сможете назвать.
— Ну почему? — начал было Саша.
— Да потому, что ничего и нет, — быстро перебил Леонид Юрьевич. — И не говорите глупостей, я же просил. У нас ведь как: один скажет, а все повторяют. Думаете, им кажется, будто этот «один» прав? Ничего подобного. Просто слова понравились. Красиво. Что такое любовь с точки зрения психологии? Тривиальная психологическая зависимость, возникающая на почве тяги к геометрически правильному строению черепа. — Леонид Юрьевич препарировал любовь с ловкостью заправского прозектора. — «Завтрак в постель», «на руках носить»… Ужас. Крепостничество какое-то.
— Одни любят полненьких, другие худых, третьи еще каких-то, — мрачно сказал Саша. — При чем здесь геометрия?
— Александр Евгеньевич, голубчик, люди-то разные, — всплеснул руками Леонид Юрьевич. — Одним нравится круг, другим — овал, третьим — треугольник. Отсюда и тяга к различным формам, лишь подтверждающая геометрию. С природой, знаете ли, не поспоришь. А в остальном… Спросите влюбленного: «Что ты чувствуешь?» Думаете, скажет что-нибудь путное? Ничуть не бывало! Станет талдычить с упорством идиота: «Я ее люблю». Это понятно. Но чувствуешь-то что? — Леонид Юрьевич поднял обе руки. — Не скажет. Не потому, что не хочет, а потому, что не может. Нечего ему сказать. — Он усмехнулся, и Саше показалось, что промелькнуло в усмешке лукавство, смешанное с любопытством. — Нет, как разрушительная сила любовь вовсе не плоха, кто спорит. Но как созидательная — никуда не годится.
