пояснил Алеон смущенно, не смотря в сторону оставленной в одиночестве княгини.
Алерон затараторил:
— Конечно-конечно! Я покину мою дорогую гостью только лишь, чтоб проводить тебя до дверей Аэр’Дуна, дабы благословить.
Внезапное появление посланника от Владыки встревожило Сильвию, как-то больно запела нотка в душе.
Княгиня вышла на балкон, где уже вечернее солнце дарило нежные прикосновения светлому камню замка. Оттого ли, или по магической воле Аэр’Дуна, но на балконе было тепло и необычайно тихо. Казалось, что, как и на земле в закатный час лета, слышатся крики стрижей. Облачный простор и заходящее солнце… Где же стоит дом Алерона, что не видно земли? Только воздух, серая голубизна камня и вечное небо. Магия или что-то большее?
Сильвия не заметила, что на залитой вечерним солнцем террасе она больше не одна. Алерон вышел с двумя чашами фруктового вина в руках.
— Прошу простить, я, должно быть, побеспокоил Вас? — Ответил на вздрагивание Сильвии Алерон, словно бы в знак примирения протягивая чашу. Княгиня вежливо взяла.
— Нет, это моя вина, я покинула обеденную залу, не дождавшись хозяина…. У Вас удивительный дом. В нем столько воздуха и тепла! И я никак не могу понять, где именно он находится? Кажется, он парит над облаками. Это магия?
— Да? Вам нравится!? Не столько магия, сколько гений инженерной мысли. Думаю, вы уже знаете, что Аэр’Дун — наше родовое поместье? Мои славные предки были настоящими повелителя камня и ветра, тьмы и огня, и еще чего-то там. — Иронично нахмурил черные брови собеседник княгини. — Я, правда, не слишком-то его жалую. Раньше и вовсе тяготился тишиной и пустотой. Только ветер и небо….
Сильвия невольно улыбнулась, вспоминая песни Аэр'Дуна, но ей они показались их общей с домом тайной.
— В юности я очень любил сбегать отсюда. Чем немало сердил отца и печалил мать. Этот простор буквально толкал меня к горизонту, путешествиям. — Глядя в даль, продолжил эльдар. И в лучах вечернего солнца он уже не выглядел юношей. В лице читалось гордое величие и… грусть. Тихая, горькая, бесконечная.
— Я начал путешествовать еще мальчиком. — Продолжил Алерон словно бы самому себе. — Не хотел жить в этом доме, не любил я его. А вот Алеон любит! Ему Аэр’Дун по душе…Сильвия, простите моего сына, он, он слишком резок с Вами и…
— Алеон меня спас, меня и моих детей. Мне не за что его прощать. — Уверенно отозвалась княгиня, не позволяя и тени сомнения закрасться в мысли.
Хозяин Аэр’Дуна украдкой посмотрел на гостью и продолжил:
— Я правда много путешествовал, сначала по юношеской забаве, потом из научного интереса, ну и по роду занятий. И мои путешествия всегда были за гранью горизонта. Не знаю уж почему, но мир людей всегда притягивал меня. Эльдары сильно недооценивают ваш род, но вы им простите… Это от гордыни и нежелания понимать кого-либо, хоть даже и себя.
Алерон говорил тихо, но четко и с неожиданным жаром.
— Гордыня и эгоизм с непомерными амбициями — вот наши злейшие враги, а вовсе не бельмо, или хаос с его порождениями, демонами и прочим! Мы упиваемся своей принадлежностью к роду Старших Детей Создателя, не замечая, что вырождаемся. Раньше мы были весьма многочисленны, а теперь на наших улицах почти нет детей, разве что у рыжих, младших эльдаров. Эльдарийка с младенцем — редкая картина!
Он горестно покачал головой:
— И я, и я причастен. — выдохнул Алерон. Сильвия стояла, не шелохнувшись, боясь смутить хозяина дома. Может, он забыл о ее присутствии? Тогда незачем напоминать.
— Сильвия! Мне надо рассказать Вам нечто очень важное! Прошу Вас, проявите терпение и снисходительность к многословному старику.
Взгляд эльдара снова скользнул «за горизонт». Сильвия сделала глоток из чаши, ей показалось, что вино очень крепкое. Алерон продолжил:
— Мы привыкли, что вы, люди, относитесь к нам с необыкновенным, почти священным трепетом. Я знаю, тому есть повод — наша магия, Сила и… прочее. Но мы ветрены, неразумны и беспечны. Мы опьянены вечностью.
Алерон снова прервался, когда продолжил, все сказанное начало «видеться» Сильвии как наяву.
— Однажды, в вашем, тогда гостеприимном, мире, я повстречал девушку. Совсем юную. Она жила послушницей при храме одного из идолов Младших. Я пришел в храм, усталый от пыльной дороги и жгучего солнца, укрылся в зеленых садах. Она же пришла к пруду храма за водой. Молодая, тонкая, с нежной золотистой кожей и густой косой. Я невольно залюбовался, и страсть мгновенно вспыхнула в душе и теле. Она же приняла меня за своего бога и с радостью позволила утолить желание. Я ушел с пеньем цикад, опьяненный встречей. Она осталась…
Сильвия невидящими глазами смотрела на заходящее солнце, все мысли были в далеком саду. Алерон незаметно взял её за руку, от прикосновения разлилось тепло.
— Если бы я был чуть тоньше, чуть влюбленней! Мне следовало забрать ее с собой, а я даже имени не узнал! Но я ушел, ушел от девы, до меня невинной, чистой, как цветок. Я и помыслить не мог, что свершится великое чудо, и душа эльдара вернулась в мир. Знаете ли вы, Сильвия, но наши великие умы смогли узнать судьбу душ, погибших прежде конца времен. Если верить им, некоторые уходят в едином потоке к Создателю, многие даже склонны верить, что их путь сообразен вашему. Но особенно яркие возвращаются к нам в детях. Быть может, это был последний дар Создателя по немощам нашим.
Алерон вздохнул. А Сильвия уже внимательно смотрела на Алерона. Пить вино дальше она не отважилась.
— Я ушел, оставив девушке дитя. Она же не могла позвать меня, не зная ни имени, ни рода. Бывало, мне хотелось вернуться в тот храм, но всегда находились дела, как мне казалось, более важные. Однажды я испытал странную тоску и боль, причину не понял, боль вскоре покинула меня, но тоска не стихала — словно бы я потерял нечто важное, сверхценное.
Мы не были по закону нашего мира или мира людей соединены законными узами. Однако, я понял, что в глазах Всевышнего это не так, я ринулся в поисках храма, и…опоздал. Я нашел пепелище и давно высохших на жарком солнце мертвецов. Зеленые оазис слился с пустыней. Кто-то напал на храм и разорил его. Маленькая жрица погибла при нападении, или же погибла позже. Но последнее — ее смерть, — было для меня очевидно. Разочаровавшись в себе и мире людей, я дал слово, больше никогда не возвращаться. Смерть, болезни и печали преследовали меня там.
Время шло, стирая воспоминания и оставляя только грусть. Пока однажды
