– Ну, говори, не томи.
– Дружок наш, Сенька, послан на Литейный за винной бочкой, сейчас прибудет к паноптикуму. Прибудет – и лови его, бери за жабры, довезет за хорошие деньги.
Тут странная физиономия скрылась из виду, и Бричкин огляделся. Действительно, вдали виднелась качка ломового. Бричкин нырнул за угол и замер. Подвода прогремела мимо. Он видел издали, как она остановилась у паноптикума, как Сенька с извозчиком выгрузили бочку. Однако с места не двинулись, а уселись на дубовую платформу качки и чего-то ждали.
Бричкин, чувствуя мокрую спину, в которую толкался ветер с Фонтанки, совсем окоченел. Наконец мужики соскочили на мостовую и, подхватив выкаченную сторожем откуда-то из темноты бочку, легко подняли ее, погрузили, закрепили железными скобами. И только тогда подвода развернулась и медленно потащилась по направлению к укрытию Бричкина.
Бричкин кинулся наперерез, споткнулся, упал на колени и, воздев руки к лошадиной морде, завопил:
– Братец, спаси! Озолочу!
Лошадь заржала, дернула головой и стала. Извозчик спрыгнул с подводы и двинулся к явившемуся из тьмы чудаку. Злобное выражение бородатого лица не сулило ничего хорошего.
– Два целковых, если домчишь, как ветер, по адресу. – Бричкин успел подняться и теперь тряс рукой, в которой были зажаты рублевики.
– Три, – извозчик злобно сплюнул.
– Согласен, – выкрикнул Бричкин, – убери это чучело!
Извозчик быстрым шагом подошел к работнику, дернул за рукав.
– Вали, братец, – сказал он, – беги до дому, сам видишь, горит у барина. А груз твой сам доставлю. Что делать, знаю, уплочено, чай.
Бородач помог Бричкину взобраться на подводу и гикнул, лошадь рванула рысью. Уже через минуту Софрон Ильич почувствовал, как внутри его взбунтовались все кишки, заколотилось сердце, заныл позвоночник. Притулившись к каким-то ящикам и бочке за спиной и прикрыв глаза, он претерпевал муку мученическую – следить за дорогой не хватало сил. Ветер усиливался и все ожесточеннее бил в лицо. Мысленно мешая проклятия и мольбы – чтобы гости графа д'Ассейна не разъехались раньше времени, – несчастный сыщик ощущал себя игрушкой стихий.
Наконец мучение кончилось. Подвода остановилась около высокого каменного забора.
– Вон графский особняк, – бородач в тулупе смачно сплюнул. – Вас к парадным воротам доставить, али как?
Бричкин с облегчением спустил ноги на покрытую слякотью, но зато устойчивую мостовую.
– А ну как не пустят вас в такой час? – обеспокоился о своем седоке извозчик.
– Пустят, – уверенно заявил Бричкин, понимая, что извозчик преследует свой интерес: содрать с безмозглого барина за обратную дорогу еще три целковых.
– Все в воле Божьей, – вздохнул извозчик, – поеду в лавку за скарбом, да этой дорогой и обратно. Может, вам и сгожусь.
Бричкин дождался, когда качка скроется, и, крадучись, поплелся вдоль забора в противоположную от ворот сторону. Из-за забора не доносилось ни звука. Он подобрал толстую ветку, обломившуюся от дерева, с превеликим трудом прислонил ее к каменной кладке ограды и вскарабкался по сучьям до кромки забора.
Перевесившись через ограду, прислушался. До него доносился только скрип содрогающихся от ветра деревьев. Меж стволами виднелся дом с ярко освещенными окнами. Помедлив с минуту, Бричкин перемахнул через забор.
Отлежавшись на мокрой, усыпанной хвоей, шишками и прелой листвой земле, он встал и медленно, прячась за деревьями, двинулся к дому. Ветер дул ему в лицо – и впервые за весь день это обстоятельство Бричкина радовало: запах его относило назад, и собаки, если они стерегли особняк, его бы не учуяли.
Вскоре он достиг открытого пространства перед парадной лестницей: ступени ее были пусты, невдалеке дымились остатки костров. Не рискуя покидать спасительную тьму, Бричкин свернул направо и, грустя о безнадежно испорченном пальто, полез на высоченную сосну.
Ему удалось устроиться на шершавой мокрой ветке. Он вытащил из кармана бинокль и направил окуляры в сторону дома: все происходящее за освещенными окнами было видно как на ладони. В просторном зале собрались приличные господа и дамы – и хотя их платья и уборы являли значительное разнообразие, все же у большинства на груди или на плече красовалась восьмиконечная звезда. Вглядываясь в лица собравшихся, Бричкин никого не узнавал. Правда, самого графа он вычислил скоро – к высокому чернобровому человеку обращались чаще всего. В одном из гостей, как показалось Бричкину, он узнал купца Астраханкина, известного всему Петербургу не менее, чем Елисеев.
Потом открылась высокая белая дверь из смежного помещения, и головы гостей повернулись к вошедшей маленькой женщине. Лица ее под капюшоном Бричкин не видел, но ее осанка, уверенность движений заставили его предположить, что она сильна и молода. Она подошла к статному мужчине и швырнула ему под ноги бокал, из которого на паркет потекла темная жидкость. Белокурый красавец зааплодировал. Бричкин решил, что стал свидетелем неприличной сцены ревности, и принялся обследовать другие окна особняка.
Справа он обнаружил комнату, которую счел кабинетом графа. Там находились трое мужчин. Они были явно чем-то встревожены. Вскоре появился и чернобровый граф. Он снял трубку телефонного аппарата и стал разговаривать с невидимым собеседником. Лицо графа мрачнело, опустив трубку на рычаг, он заходил из угла в угол – вскочили с кресел и трое других.
Бричкин перевел бинокль еще правее. В крайней освещенной комнате он увидел стройную светловолосую женщину с накинутым на плечи пледом. Женщина в задумчивости стояла у стола, затем подошла к дверям и подергала ручку – двери, судя по всему, были заперты. Оглядевшись, она направилась к бюро, выдвигала и задвигала ящики. Затем приоткрыла и захлопнула створки шкафа. Затем бросилась к окну и схватилась за шпингалет. Она явно торопилась и действовала лихорадочно. Бричкин с замиранием сердца следил за ее действиями, тем более что она чем-то напоминала ему старшую сестру Марии Николаевны Муромцевой, – если б не наряд, не растрепанность, не судорожность движений. Наконец усилия странной женщины были вознаграждены, окно приотворилось. Она взобралась на подоконник и встала в полный рост – кажется, она собиралась прыгать вниз, но не решалась. Она подняла голову вверх, и в этот момент Бричкин с изумлением осознал, что это действительно Брунгильда Николаевна.
– Эй, – задушенно крикнул он, надеясь, что его робкий призыв достигнет ушей старшей дочери профессора Муромцева.
Девушка окаменела.
– Это я, Бричкин, – громко прошипел он. Девушка всматривалась в тьму за окном, пытаясь выявить источник звука.
– Я на дереве, – продолжил Бричкин. – Сейчас брошу вам веревку.
Брунгильда нерешительно спустилась на пол и встала сбоку от окна. Бричкин извлек из своего бездонного кармана моток веревки с привязанной к ней тяжелой гайкой и швырнул к окну. Меткость ему не отказала. Брунгильда скинула плед и, оставшись в платье, являвшим весьма жалкий вид, схватила веревку и лихорадочно поискала глазами, к чему ее привязать. Она метнулась к платяному шкафу, закрепила веревку за массивную ножку. Пошла было к окну, но передумала. Открыв шкаф, схватила какую-то одежду и вместе с ней направилась к окну. Перед тем, как приступить к опасному спуску, она вышвырнула тряпки из окна.
