Брунгильда почувствовала готовность сторожа уступить ее просьбе и, словно спохватившись, добавила:
– Ах да, друг мой, Афанасий Егорович, не откажите еще в одной просьбе. У меня через несколько дней концерт. Я должна выступать, а я не предупредила моего учителя, что не смогу посещать эти дни занятия. Он беспокоится, начнет меня разыскивать. Может отменить концерт. Вы только скажите ему, что все в порядке. А потом, после отпевания и погребения отца, я сама ему все объясню.
Сторож с минуту еще колебался, но устоять перед искушением не смог. Он взял трехрублевую купюру, поклонился щедрой княжне, несколько раз произнес номер телефона, названный ему Брунгильдой, и ушел, заперев дверь Брунгильда без сил опустилась на диван. Кажется, ей удастся подать весточку своим родным и близким. Позвонит ли сторож? Ее обманет ли?
Брунгильда подошла к окну и стала смотреть в узкую щелочку меж шторой и стеной. Вскоре она разглядела очертания коренастой мужской фигуры в ватном пиджаке – сторож шел к аптеке. Брунгильда хорошо видела, как он миновал пространство перед домом, ставшим ее тюрьмой, пересек улицу и остановился у дверей аптеки. Повозившись немного с замком, он скрылся в глубине помещения.
У нее появилась надежда. Что принесет ей завтрашний день? Как никогда в жизни, она хотела, хоть на минуту, увидеть своих родных: строгого и заботливого отца, Николая Николаевича Муромцева, добрую и рассудительную мамочку, забавную сестричку, с утра до вечера роющуюся в старых книгах. С каким удовольствием Брунгильда сейчас послушала бы ее рассуждения о Рюриковичах и Гедиминовичах, Платонах и Аристотелях, Шекспирах и Расинах... Быстрее бы выбраться отсюда...
А потом, а потом – она непременно найдет возможность увидеться и с Глебом Васильевичем Тугариным. И никогда, никогда больше не будет так глупа, чтобы разлучаться с ними!
Она старалась, но не смогла сдержать слезы.
Она, бедная, еще не знала, что никогда больше не увидит своего возлюбленного, Глеба Васильевича Тугарина, тело которого уже доставили к этому часу в морг Обуховской больницы. Не знала она и того, что ее дорогой и любимый отец, профессор Николай Николаевич Муромцев, лежит сейчас на кровати почти бездыханный и доктор Коровкин произносит ужасные, роковые слова:
– Разрыв сердца.
Глава 14
Прошедшая ночь походила на ад – перенесенный из прихожей в спальню, осторожно разоблаченный от башмаков и одежд, Николай Николаевич недвижно лежал с закрытыми глазами на постели. Перепуганные насмерть женщины с надеждой обращали свои взоры на доктора Коровкина, сразу же пресекшего начавшуюся было бестолковую суету. Он, скинув визитку, занимался больным и давал четкие указания – из спальни бесшумно бросались исполнять его требования то Мура, то Глаша. Елизавета Викентьевна не отходила от постели мужа, легкими касаниями рук поправляла больному подушку, одеяло, старалась притронуться к его бледному широкому лбу. Она не хотела мешать Климу Кирилловичу, но ее расширенные от ужаса глаза говорили доктору то, что боялись сказать ее побледневшие губы, сейчас ее волновало только одно: будет ли жив ее супруг?
В середине ночи, когда стало ясно, что состояние больного стабилизировалось и ухудшений не намечается, что страшный диагноз не подтвердился, Клим Кириллович Коровкин, закрыл свой саквояж, облекся в визитку и вышел в гостиную. Мура последовала за ним. Елизавета Викентьевна осталась у изголовья больного. Глаша еще раньше – ушла на кухню и дремала там, прикорнув на табуретке у стола.
– А вот сейчас я бы не отказался от рюмки водки, – сказал уже в гостиной доктор. – Такого сумасшествия в моей жизни еще, кажется, не было. И сна ни в одном глазу.
– В буфете есть графинчик, – вскочила Мура, с сочувствием посмотрев на утомленное лицо верного друга, – я сейчас налью вам рюмочку.
Она достала небольшой хрустальный графин и рюмку.
– Милый Клим Кириллович. – Мура опустилась на стул, рядом с доктором. – Я тоже безумно устала. И вся ответственноеть ложится на меня. Папа болен, мама от него не отходит, как бы и сама не слегла. А кто будет искагь Брунгильду? Кто поведет переговоры с шантажистами?
– Готов вам помочь чем смогу, дорогая Мария Николаевна. – Доктор выпил рюмку водки и налил другую. – Что вы намерены делать?
– Я думаю о том, где найти десять тысяч, которые требуют шантажисты. В доме таких денег нет.
– Большая сумма, почти три годовых жалованья Николая Николаевича, – нахмурился Клим Кириллович – посреди ночи ее не найти. К сожалению, и я такими средствами не располагаю. Но все, что у нас с Полиной Тихоновной есть, – к вашим услугам. Соберем ли мы хотя бы половину требуемой суммы?
– У меня есть идея. – Измученные синие глаза доверчиво смотрели на доктора. – Надо продать что-нибудь из драгоценностей.
– А вырученных денег хватит? – засомневался он.
– Конечно нет, – скорбно вздохнула Мура. – Но решение теперь придется принимать мне. За выкупом могут обратиться уже сегодня утром, и я сделаю все, чтобы освободить сестру. Возможно, придется продать и ту черную жемчужину, которую подарил Брунгильде покойный юноша. Возвращать ее больше некому. Может быть, она спасет Брунгильду?
– Дай бог, чтобы она оказалась ценной, – заметил доктор Коровкин.
– Но что случилось с Глебом Тугариным? – Наконец Мура смогла задать и этот вопрос: впервые за весь вечер они с Климом Кирилловичем остались наедине.
Уже заканчивая свой рассказ, доктор достал из кармана визитки сложенный бумажный листок и протянул его Муре:
– А вот за него вы вряд ли что-нибудь выручите.
– Что это? – При виде окровавленной бумаги девушка в ужасе отшатнулась.
– Письмо, которое писал перед смертью Глеб Тугарин. Я забрал его с места преступления. Пошел против закона... Поглядите и поймете – почему. Мура осторожно развернула бумажный лист: «Незабвенная Брунгильда Николаевна!» – прочла она вслух и подняла увлажнившиеся глаза на доктора Коровкина. – Но письмо залито кровью!
Мы никогда не узнаем, что он хотел написать Брунгильде.
– Возможно. – Клим Кириллович опрокинул в рот содержимое второй рюмки . – Зато оно не будет фигурировать в деле об убийстве Глеба Тугарина. И вас не будут таскать на допросы.
– Можно я оставлю его у себя? – спросила Мура и, оглядевшись по сторонам, сунула листок в карман юбки. – Итак, я поеду к какому-нибудь ювелиру и попробую продать драгоценности.
– Мария Николаевна, вы не можете ехать одна. Мы поедем вместе. Надо сообразить, куда обратиться. Известные мастерские наверняка сотрудничают с полицией. – Клим Кириллович нахмурился и многозначительно добавил. – А кто знает, не является ли эта жемчужина краденой?
– Как вы можете такое говорить? – вспыхнула Мура.
– Могу. Потому что беспокоюсь о вас, – отрезал доктор. – Еще неизвестно, кто и за что убил этого Глеба Тугарина.
