class="p1">Один, с погонами старшего лейтенанта, вышел вперед к самой калитке. Ванич, воспользовавшись тем, что они были уже в пределах слышимости, стал кричать, чтобы им скорее открывали проход. Трудно сказать, что тут сработало. Может быть, психологическое состояние этих двух офицеров милиции, что торчали на посту и ждали каждую минуту нападения, атаки со стрельбой. Может быть, их друзья или близкие находились в городе, за пределами здания, и они волновались за них, и теперь это волнение перекинулось на двоих, скорее всего, своих же сотрудников секретной службы. А может быть, Сергеев и Ванич вели себя очень убедительно.
Им открыли, только глянув на удостоверения сотрудников Секуритате. Когда Ванич буквально втащил Сергеева внутрь, тот сделал попытку упасть на одно колено, но лейтенант поймал его за руку. Милиционеры стали что-то спрашивать. Судя по лицам, они предлагали вызвать врача, но Сергеев только упрямо крутил головой, а Ванич убедительно что-то втолковывал, показывая в сторону здания. Их пропустили. Правда, оставалась опасность, что милицейский пост сообщит кому-то из строгого начальства, что они впустили двух офицеров госбезопасности. Но, возможно, такой порядок строго соблюдается в спокойное время, а сейчас, когда все вокруг «стояло на ушах», о такой мелочи могли просто не подумать.
Внутри на них внимания никто не обращал. Все перемещались быстрым шагом, а то и бегом, каждый спешил куда-то по своим делам, у всех были подавленные, напряженные или унылые лица, в зависимости, наверное, от высоты служебного положения и степени ответственности.
Табулку они нашли в кабинете депутатов. Невысокий толстячок сидел верхом на стуле и смотрел в окно с таким видом, будто его не касалось ничего, что творилось в здании и за его пределами. По кабинету были разбросаны бумаги, у окна лежали осколки разбитой керамической вазы.
– Вы кто? – спросил помощник депутата, явно не ожидая услышать ничего позитивного или интересного.
– Дед пихто и баба нихто, – ответил по-русски Сергеев, плотно прикрывая за собой дверь и осматривая помещение.
Он прошел вдоль стены и сунул голову в смежное помещение, где, собственно, и располагался кабинет депутата, у которого работал Табулка. А когда повернулся, то увидел на лице толстяка живейший интерес. Сергеев сел напротив, положил ногу на ногу и произнес вторую часть пароля:
– В Советском Союзе короля Михая Первого прозвали «король-комсомолец». Вы не знаете почему?
– Потому что в годы его правления в стране было что-то вроде социалистической монархии, – ответил так же по-русски Табулка и улыбнулся. – Ну, здравствуйте, товарищи. А я уж думал, что мне стреляться пора. С правительством в бега не возьмут, из здания не выйти, а здесь восставший народ застрелит. Как вас зовут? Вы от Александра Владимировича?
– Как нас зовут, вам знать не стоит, – пожал плечами Сергеев. – А привет вы уже получили. Что, страшно здесь оставаться?
– Да как вам сказать. Наверно, это не страх, а состояние общей нервозности. Скажите, какая там обстановка в реальности?
– Пока непонятно, – ответил Станислав. – Большая часть горожан настроена агрессивно. Чаушеску народные массы больше не поддерживают. Из тех, кто кричал лозунги и аплодировал, я думаю, нет ни одного, кто бы действительно имел подобные убеждения. В город привезли тысячи послушных марионеток, чтобы внедрять в ряды демонстрантов для дестабилизации положения, а возможно, и организации провокаций.
– Я слышал, что в других городах не лучше.
– Может, и хуже, – вставил Ванич. – В демонстрантов кое-где стреляли. Началось в Тимишоаре, а теперь уже и в других городах есть погибшие.
– Не простят ему, – покачал Табулка головой. – Интересно, когда я учился у вас в Советском Союзе, я видел, что к Чаушеску советские люди относятся лучше, чем румыны. Наверное, вы тоже попали под тотальную пропаганду. А здесь все знали на своей шкуре. Так чем я могу вам помочь, товарищи?
– Наша просьба может показаться вам невыполнимой, – тихо сказал Сергеев. – Но мы должны все равно попытаться это сделать. Видите ли, сегодня рано утром в это здание приехал из крематория генерал Макри. При нем был большой пакет. Нам надо узнать судьбу этого пакета. Узнать, к кому Макри заходил, когда приехал сюда, с кем общался, кому он мог передать тот самый пакет.
– Пакет я, пожалуй, видел в его руке, – задумчиво почесал за ухом Табулка.
– Как видел? – опешил Сергеев.
– Да никакой мистики, – засмеялся толстяк. – У нас тут дежурство установлено по этажам. И как раз из числа низшего персонала, рядовых помощников. Ну, на случай обстрелов, например. Тушить, если загорится, вызвать помощь, если что-то произойдет, докладывать, если с площади пойдут колонны восставших на штурм здания. Глупо, конечно, но такое решение приняли, и мы стали дежурить круглосуточно.
– И вы видели Макри?
– Да, он приехал, когда еще не начало светать. Влетел как ветер. Это я из окна сверху видел. А потом он из лифта на нашем этаже вышел и быстрым шагом прошел к «матери».
– К Елене Чаушеску, – подсказал Ванич. – Ее у нас в народе так зовут.
– И пакет был в его руках? – продолжал допытываться Сергеев.
– Да, вот такого примерно размера, – показал Табулка. – В полиэтилен завернут, обмотан лентой. Но видно, что в нем бумаги. Потом туда пришли Эмиль Бобу и Маня Мэнеску.
– И все? Из госбезопасности никого не было?
– Никого. На нашем этаже я вообще сегодня никого из Секуритате не видел. Кроме самого генерала Макри, конечно, но о нем все говорят, что он придворный генерал. Его Чаушеску поднял, и он предан семье, как сын.
– Тогда, получается, – сказал Сергеев, – что к Елене Чаушеску пришли как раз те, кто лично предан семье.
– Скажите, Питти, – Сергеев внимательно посмотрел толстяку в глаза, – кто, по-вашему, из правительства стал в последние дни лишаться доверия клана Чаушеску?
– Конечно же, Миля.
– Министр национальной обороны, который не смог приказать своей армии стрелять в народ, – продолжил его мысль Станислав. – А ведь он, как мне показалось, тоже некогда был членом этого клана. В его жизни были периоды глубокого падения, когда его от тюрьмы и сумы отделял лишь шаг. А все равно его подняли, сделали сразу полковником. Фактически ему авансом сделали карьеру, но он за это должен быть до предела лояльным к чете Чаушеску. А он, значит… отказывается стрелять.
– Слушайте, что это? – насторожился Ванич и поднял вверх указательный палец. – Радио где-то в соседнем кабинете. Здесь есть радио?
– Да, конечно. – Табулка с легкостью поднялся со стула, подошел к столу и повернул выключатель радиоприемника.
Покрутив ручку настройки, он поймал местный канал, и теперь в комнате стал раздаваться тот же голос, что они слышали из соседнего кабинета. Шла трансляция выступления на
