вызывает серьезную тревогу. Поскольку не все могут выйти замуж, многим приходится искать работу. Разве можно мириться с тем, что хорошо обеспеченные замужние женщины отнимают у необеспеченных женщин рабочие места?» Во многих федеральных землях женщины-чиновницы, чьи мужья тоже занимали административные должности, были уволены по причине их материального благополучия – якобы с целью дать им возможность заниматься воспитанием детей, а также «упрочить их семейное счастье».
Женская солидарность, выдержавшая серьезные испытания на прочность в тяжелые времена, постепенно сходила на нет. С первыми скромными успехами в достижении материального достатка и образовании семейных уз усиливались недоверие и враждебные чувства женщин друг к другу. Прошло то время, когда они мирно делили малочисленных кавалеров в танцевальных барах, меняя партнеров в танце по хлопку в ладоши. Особенно опасными считались молодые солдатские вдовы. Дочь одной такой вдовы вспоминала: «Для меня было тяжелым испытанием видеть, как „нормальные“ семьи сторонятся моей матери. „Нас, солдатских вдов, никогда не приглашали в гости семейные пары, – писала она потом в своих воспоминаниях. – Мы были как прокаженные. Нас все старались избегать“… Женщины, мужья которых вернулись с войны, отгораживались от тех, кому в этом смысле не повезло; безмужние женщины оказались в изоляции; бездна, разверзшаяся между „санированными“ и „тяжело травмированными“, так и осталась непреодолимым препятствием. Подруги у моей матери были лишь среди других солдатских вдов».[151]
Ситуация обострялась по мере нормализации жизни. За волной разводов последовала волна бракосочетаний. Свежеиспеченные семьи въехали во вновь отстроенные квартиры и принялись налаживать свою нормальную жизнь. Те, кто остался один, имели все шансы навсегда сохранить этот статус.
После войны количество разводов выросло вдвое по сравнению с довоенным периодом и к 1948 году побило все рекорды. В это же время поиски новых партнеров тоже приняли широкий размах. Небывалый брачный бум в 1950 году привел к тому, «что рынок брачных партнеров был почти полностью исчерпан». Из поколения мужчин 1922–1926 года рождения женились почти 100 %. Параллельно с этим упали шансы женщин на рынке труда; мужчина снова утвердился в роли главы семьи.[152][153]
Преобладание женского населения над мужским серьезно деформировало самосознание женщин, мужчины же успешно пользовались преимуществами своего положения. Их самооценка, сильно пострадавшая после возвращения домой в связи доминированием женщин, вновь резко возросла. Мужской идеал того времени вновь прибрел черты кавалера старой школы, который упорно, несмотря на капризы и своенравие женщины, добивается ее благосклонности при помощи рыцарских приемов обольщения. Не случайно в характеристике особенно привлекательных женщин вдруг снова появляется слово «дерзкая». «Дерзкое, вызывающее поведение» такой «сорвиголовы» считалось особенно сексапильным, ведь оно предполагало возможность воспитательного воздействия со стороны мужчины. А воспитательный момент настоящий кавалер охотно включал в свой план завоевания дамы, поэтому во многих фильмах того времени вдруг стали привычными фразы вроде: «Выпороть бы тебя как следует!»
Кинозрители послевоенных лет стали свидетелями настоящей войны полов. Инге Эггер, Барбара Рюттинг, Эрика Бальке, Хильде Краль, Хильдегард Кнеф – вот те сорвиголовы, которые ничуть не уступали сегодняшним строптивицам вроде Умы Турман. Хильдегард Кнеф в роли Альрауне в одноименном фильме режиссера Артура Марии Рабенальта (1952) – персонифицированное мифическое зло – отправляет на тот свет четырех своих любовников. Она не может не творить зло: она то провоцирует по пояс голого коренастого рабочего, моющегося у фонтана под ее окном, бросая в него вишни, то позирует с хлыстиком своей следующей жертве, а потом печально сидит у пруда, потому что снова стала причиной гибели человека, – в этом есть что-то зловещее. И в финале она не находит пути в лоно счастливой любви, ее сердце не покоряет состоятельный джентльмен – она уносит с собой во мрак погасшего экрана свое незыблемое одиночество.
Воинствующее начало в эротике то и дело прорывалось наружу. За галантной маской благородного кавалера скрывались агрессивность и высокомерие. В мужском журнале Er в мае 1951 года появилась статья под названием «Военная школа любви». Автор советовал читателям брать «крепость» штурмом. «Ничто так не радует женщину, как ловкая стремительная атака, освобождающая ее от необходимости улучшать свою нарочито неловкую защиту». И далее: «Внезапный штурм без дерзости, сила без грубости – это дело нюансов. Дипломаты говорят о человеке, способном инстинктивно верно оценить ситуацию во всех ее деталях: у него верная рука».
Сила – да, но не грубость. И никаких извинений! Сегодня это звучит как инструкция для тех, кто ставит себе целью внушить женщине отвращение. Впрочем, в конце автор признает, что в случае настоящей любви все «военное искусство» оказывается бессильным: «Перед женщиной, которую любишь, теряешь все свое мужество».
Война полов проявлялась не в последнюю очередь и в конкуренции по поводу «меры страданий»: кому выпало больше боли – мужчинам или женщинам? В фильме «Любовь ’47» Вольфганга Либенайнера по мотивам пьесы Вольфганга Борхерта «На улице перед дверью» на берегу Эльбы случайно встречаются мужчина и женщина. Они незнакомы друг с другом, но оба одинаково устали от жизни и готовы с ней расстаться. Вокруг – зловещий туман, разрушенные бомбами и снарядами фабрики, в воде плавают дохлые рыбы. «Какая грязища, – говорит женщина. – Здесь даже умирать противно». «Может, мне отойти в сторонку?» – спрашивает мужчина. «Зачем? – отвечает женщина. – Вы мне не мешаете». Он выражает понимание – мол, на войне человек тоже ни на минуту не остается один. «Один!.. Что вы об этом знаете? – резко отвечает ему женщина. – Это нас вы оставили одних! Пока вы там ползали по Уралу, нам на головы сыпались бомбы». В отличие от пьесы, фильм заканчивается на примирительной ноте – состязание за статус наиболее пострадавшей стороны заканчивается вничью, каждый по-своему прошел через ад. В конце концов они соединяются, и у них появляется шанс обрести крышу над головой. Квартирная хозяйка даже жертвует им настоящее яйцо.
Яйцо, хлеб, пристанище – вот главные заботы героев того времени. «Я – кормилица своего мужа!» – под таким гордым заголовком журнал Konstanze представляет своим читательницам женщин, которые в поте лица зарабатывают на хлеб себе и мужу. «Я своего подобрала на улице, – рассказывает одна из них. – Он просто плыл по течению, беспомощный, как ребенок. Да он и есть почти ребенок – на пять лет младше меня». Подобные рассказы служили читательницам моральной поддержкой. Слабость к мужчинам, которые «плывут по течению», была альтернативой поискам сильного мужчины. Уж лучше сразу взять кого-нибудь из покалеченных. Konstanze призывала искать спутника жизни среди полутора миллионов мужчин, покалеченных на войне, советовала «видеть в мужчине не Адониса, а будущего товарища». На страницах журнала широко обсуждались первые впечатления от вида обрубка ноги.
Женская готовность к жертвенной заботе о ближнем была идеальным средством для мужчин в конце концов добиться
