Нет, но, похоже, меня хотели отравить, — я поставил на стол перед ним банку с кофе.
Проректор взял банку, повертел ее в руках, открыл и понюхал.
— Почему вы так решили? — наконец спросил он.
— А вы загляните внутрь. Что-то зеленое смешали с кофе.
Федор Филиппович высыпал немного содержимого на белый лист бумаги, взял лупу и присмотрелся.
— Вы правы. Надеюсь, вы не успели выпить?
— Нет, налил и заметил. Передайте банку полиции. Может, она им поможет выйти на след злоумышленников. Не хотелось бы мне умирать в восемнадцать лет.
Проректор мотнул головой, не сводя взгляда с коричневого порошка, и заверил:
— Мы постараемся во всем разобраться.
Я попрощался и вышел из кабинета.
Мне совсем не нравилось то, что происходит. Кому понадобилась моя смерть? Кому я настолько засел в печенке, что пытается от меня избавиться?
После того как отдал банку с кофе проректору, чувство опасности прошло, будто ничего и не было. В голове снова возникли слова цыганки, что я начну замечать у себя то, чего нет у других людей. Так и есть. Я всю жизнь знал, где подстерегает опасность меня или моих близких. Так я избежал обвала каменной перегородки в деревне в имении, вовремя увидел и не провалился в заброшенный колодец, отказался садиться в лодку, которая дала течь, и еще много всего. Я привык к этому чувству и воспринимал его, как часть себя, но другие люди такого не испытывали. Значит, у меня есть то, чего нет у других.
— Иномирец, — прошептал я, будто примеривался к этому слову.
Именно так назвала меня цыганка. Решено, поеду к ней.
* * *
Еще издали, выглянув из окна такси, я понял, что что-то не так. На улице уже было темно, но там, где должен был стоять табор, не было ни одного зажженного фонаря. Когда подъехали ближе, то стало понятно, что табор уехал. Я вышел из машины и увидел, что на пустыре остался только различный мусор.
— Черт! — выругался я. — Куда же они могли уехать?
— Вроде про Петербург говорили, — послышался сзади голос.
Я резко обернулся и увидел неопрятного заросшего мужичка, который подбирал что-то с земли, и складывал в мешок.
— В Петербург? А давно они уехали?
— Сегодня с утра собрались и уехали. Много мусору после себя оставили…Вот сдам стеклотару, пару рублей получу, — он снова нагнулся и поднял из грязи бутылку из-под лимонада.
— Это вам за информацию, — я достал из кошелька пятирублевую купюру и протянул ему.
— Вот спасибо, господин! Век вам буду благодарен, — он быстро взял деньги и поклонился.
Я сел в такси и задумался, как поступить дальше: вернуться в академию или поехать следом за табором. У меня не было номера телефона цыганки, поэтому я не мог ей позвонить. А с Петербурга они могут еще куда-нибудь поехать, поэтому найти их будет очень трудно. Я решил, что если все не выясню, то не успокоюсь.
— Мне нужно найти цыганский табор, который стоял здесь. Мне подсказали, что они поехали в Петербург. Поможете их найти? — спросил я у таксиста.
— До Петербурга? Хм, если это цыгане, то далеко они не уехали. Наверняка у каждого поселения останавливались и вешали лапшу людям на уши… Хорошо, поехали. Но сразу предупреждаю, что придется раскошелиться, — он посмотрел на меня через зеркало на лобовом стекле.
— Не волнуйтесь, деньги есть, — кивнул я.
Вскоре мы выехали на трассу, ведущую в Петербург. Я боялся, что мы проедем мимо табора, поэтому заставил водителя заезжать в каждую деревню и спрашивал у местных, были ли цыгане. Те отвечали, что они пару часов постояли и уехали.
В пятом населенном пункте мы их нашли. Цыгане не разложили свои шатры, а просто стояли на улице и гадали людям по руке. Я сразу увидел Мирелу, но она разговаривала с толстушкой, которая на глазах расцветала. Встав чуть поодаль, я принялся ждать. До меня долетал их разговор.
— А если я за ним в командировку поеду?
— Конечно, езжай. Куда он, туда и ты. Счастливая будешь, — поцокала языком цыганка, вглядываясь в пухлую ладонь.
— Прямо сегодня к нему идти?
— Сейчас иди. Вещи возьми и иди. Даже не задумывайся, — кивнул Мирела и отпустила руку.
Радостная толстушка протянула цыганке деньги, а потом торопливо зашагал вглубь деревни.
— Ты всем такие сладкие речи льешь? — с усмешкой сказал я и подошел к ней.
Цыганка развернулась, узнала меня и с улыбкой подмигнула:
— Знала, что придешь. А сладкие речи я лью только тогда, когда в них уверена. Она с любимым два года счастливо проживет. Потом его в лесу деревом убьет, а она замуж за другого выйдет и всю жизнь будет мучиться. Он ее будет бить, терзать, ненавидеть, а она зубы сожмет и будет жить так до самой старости, вспоминая только эти два года с любимым.
— А почему ты ей не скажешь, чтобы она за того урода замуж не выходила? — удивился я.
— Зачем? Это ее судьба.
— А мою судьбу знаешь?
Она внимательно посмотрела на меня и кивнула:
— Знаю, но не скажу.
— Почему?
— Не в моих правилах. Я могу тебе только глаза открыть на то, что было, и правильный путь подсказать. А как дальше все повернется, только тебе решать. Каждый день мы принимаем сотни решений, которые меняют нашу судьбу. Ты бы мог вернуться домой, а не искать меня. Это решение уже повело тебя по правильному пути.
— Откуда ты знаешь, какой путь правильный, а какой нет? — удивился я.
— Правильный тот, что приводит к счастью.
— Тогда почему ты девушку не направила на правильный путь? — меня никак не отпускала эта ситуация с толстушкой. Жалко ее стало.
— Направила, — упрямо заявила она. — Она сомневалась, ехать за ним или нет. Если бы она не поехала, то у нее не было отдушины в виде воспоминаний о счастливых днях, поэтому через несколько лет после замужества добровольно наложила бы на себя руки. А ей еще нужно человека родить, который сильно повлияет на жизнь других людей. Все взаимосвязано.
Я посмотрел вслед толстушке, которая уже черным пятном виднелась вдали, и кивнул.
— Возможно, ты права.
— Пойдем ко мне, поговорим, — кивнула она на вагон, прицепленный третьим к одному из грузовиков.
