Враньё отрицательно откладывается на карме, как говорила моя подруга Карина, увлекавшаяся эзотерикой. По её словам, чем больше врёшь — тем больше гадишь в собственную карму. А эта эфемерная штука у меня и без того уже не совсем чистая.
— Почему вы так думаете?
— У нашего рода есть свои секреты, — уклончиво ответил Рауль. — И они касаются не только выявления зелий в других людях, мы также подмечаем некие несоответствия, которые в вашем случае я первоначально отнёс как раз на влияние зелья. Но когда оно на вас выгорело, оказалось, что дело не в нём. Но и без того в вас есть за что зацепиться. Вы используете слова, которые никто не знает. Поведение ваше тоже явно отличается от поведения тех, кто ничего не помнит. То есть вы что-то помните, но ваша память не соответствует памяти аристократов. Скажете, я не прав?
— Скажу, что другой герцогини всё равно не будет.
Эту фразу клятва, как ни странно, пропустила. А я только сейчас заметила, что Рауль выставил вокруг нас защиту от прослушивания, так что горгульи никак не могут оказаться в курсе того, о чём мы беседуем.
— А я в ответ вам скажу, что вы заблуждаетесь. Как только произойдёт то, что нужно Эрилейским, обмен опять случится и вас устранят, чтобы не проболтались.
— Это будет довольно затруднительно. И устранить, и проболтаться. Да, и обмен невозможен.
На удивление клятва это тоже пропустила. Возможно, потому, что у Рауля была твёрдая уверенность в собственной правоте, а я ничего такого ему не говорила? С определённостью на этот и на любой другой вопрос я бы не ответила — в голове нарастал странный шум.
— Это вам Эрилейские сказали про невозможность? Такие обмены всегда обратимы.
Возразить, что Эстефания утверждала, что после ритуала душа с телом срастаются так тесно, что больше их не разделить, я не смогла: в этот раз клятва опять запечатала рот. Да и теперь я была не уверена в том, что мне сказали правду, поскольку сама неоднократно размышляла о странности необратимого переноса души. Какой смысл был в этом действии, если Сиятельная душа теряла все привилегии, кроме, разве что, Сиятельности, как я убедилась, когда мою проекцию уносило в другой мир? И всё же у меня был аргумент против.
— Теодоро меня только чудом не казнил, — напомнила я.
Почему-то голос показался непривычно тихим и даже каким-то безжизненным.
— Катарина, вы меня удивляете, — усмехнулся Рауль. — Не пошёл бы он на такой шаг никогда. Казнить несовершеннолетнюю Сиятельную за явно подставное действие? Устроили бы фарс на тему, кто готов срочно жениться и спасти с эшафота красавицу. Жених-то наверняка был подобран?
— Да, граф Нагейт, — припомнила я сразу, даже не задумываясь.
А ведь был ещё Диего, который шёл за мной по пятам и наверняка знал о таком чудном обычае. И если бы встал вопрос о выборе между этими двумя или смертью, я бы выбрала того, кто разбрасывает цветы. Ох, непрост дон Дарок, ох непрост…
— Нет, вы-то должны были быть убеждены, что вас казнят. Наверняка в условиях ритуала было ещё предупреждение о том, что вас ждёт в действительности и как этого можно избежать. При таких ритуалах это обязательное условие.
— Нечто страшнее, чем сама смерть, чего я могу избежать, только если мне отрубят голову.
От разговора становилось всё хуже. Зрение начало расфокусироваться, звуки доносились, как через толстый слой ваты, а я сама уже с трудом понимала, что говорит собеседник, и только чудом удерживалась в сознании.
— Очень завуалированное предупреждение. Вообще, Катарина, опасно соглашаться на подобные предложения.
— У меня не было особого выбора. Я всё равно умирала.
В голове забухало, а перед глазами окончательно потемнело. Рауль подхватил меня, когда я уже полетела на пол.
— Катарина, дышите, глубоко дышите. Вдох. Выдох, — взволнованно сказал он. — Простите за воздействие, но мне надо было убедиться.
Меня ещё пошатывало, но буханье пропало, и я почувствовала себя намного лучше, хотя и единственное, чего мне хотелось сейчас: сесть куда-нибудь и выпить чего-нибудь. Желательно, алкогольного.
— Воздействие?
— Я чуть ослабил влияние вашей клятвы. Пытался снять, но…
— Я едва не умерла.
— Не преувеличивайте, я контролировал. Хотя такой реакции я не ожидал, думал, пройдёт намного легче. Скорее всего, клятва была из внутрисемейных, со своими особенностями.
Внезапно я поняла, что прошлась буквально по грани. От неправильной, по мнению Эстефании, смерти меня отделяли всего несколько мгновений. И если бы Рауль не умерил своё любопытство, пришлось бы ему допрашивать мой труп. Если, конечно, он это умеет.
— Не надо так больше делать. Снять вы её не снимете, а меня угробите.
— Если я не буду знать, что вам грозит, я не смогу вас спасти, — неожиданно ответил Рауль.
— А сейчас знаете?
— Сейчас у меня есть пища для размышлений. Правда, их придётся отложить на пару дней. — Он развеял защитный контур и сказал встревоженной горгулье. — Альба, донье нужно что-то для поддержания сил.
— Есть в библиотеке нельзя, — сразу всполошилась она. — И пить тоже.
— А зелий в стазисе не сохранилось? Теоретически я могу сходить за своими, но это займёт какое-то время, а донью нежелательно оставлять одну в таком состоянии.
— Сохранились, — подтвердила Альба. — Но их не так много. А какие именно вам нужны?
Что ответил Рауль, я уже не узнала, потому что отключилась, сложив голову на руки, а руки — на стол. Пришла я в себя, ощущая мерзкий привкус незнакомого зелья во рту, но, на удивление, мышление было ясным, а самочувствие — неплохим. Сколько я провалялась без сознания, определить оказалось сложно, но, похоже, почитать перед занятием уже не успеваю.
— Столовая открывается уже скоро?
— Всё, Катарина, если вас беспокоит еда, то в себя вы однозначно пришли, — облегчённо выдохнул Рауль. — Ещё раз прошу прощения за случившееся. Обещаю больше без вашего согласия, — никогда. Но здесь должен был быть эффект неожиданности, иначе не сработало бы. Оно и без того сработало не совсем хорошо…
Он выглядел расстроенным, но я не торопилась прощать. Не было у меня никакой уверенности, что он руководствовался только желанием меня спасти, а не действовал исключительно на пользу Теофрении, выясняя, какие проблемы могут со мной проявиться.
Альба тоже посматривала на него косо, поэтому я не удивилась, когда она
