Книга У аборигенов Океании - Януш Вольневич

Видно, в недобрый час поинтересовался я москитной сеткой. На дворе все буквально гудело от комариных крыльев. Одного хлопка ладонями было достаточно, чтобы умертвить несколько сотен кровожадных насекомых. К счастью, вскоре явился Брезертон, и мы отправились с ним в мужской «клуб». Под навесом без стен пылал костер. Комары здесь уже не так досаждали. Пришли начальник медицинской службы, тултул, лулуаи и сельские старейшины. Близ центрального столба навеса виднелась резьба, наполовину замазанная черной краской. Тултул на ломаном английском языке начал рассказывать нам местный племенной миф.

Резьба изображала легендарного Туата-воина, одна половина которого была каменной. Это делало его непобедимым, так как, сражаясь, он подставлял под удары каменную половину тела, и враги были бессильны поразить его.

Я невольно подумал, что сегодня, в эпоху бронебойных снарядов Туату вряд ли удалось бы защитить себя. Из рассказа тултула вытекало также, что люди с Сепика издавна сражались парами. Пары состояли из копьеносца и невооруженного щитоносца, который не участвовал в бою, а только охранял своего товарища. Жизнь обитателей этого речного района пронизывает магия. Во время былых сражений на боевой ладье помещали обычно маску, изображавшую одного из предков. Если вражеское копье или стрела попадали в такую маску, ладья тут же возвращалась, пусть даже никто из находившихся в ней воинов не был ранен.

Тултул продолжал бы, наверное, свой рассказ, если бы в расположенных поблизости кустах неожиданно не раздался какой-то шелест. Тултул начал на кого-то громко кричать.

— Видно, дети, — шепнул мне Брезертон. — Старичок рассердился и начнет теперь репрессивные действия. Мальчикам до обряда инициации запрещено приближаться к навесу. Видите эти два продолговатых, вертикально установленных камня? Они обозначают дозволенные границы для детворы. Когда-то на эти камни воины водружали головы поверженных ими врагов.

Тем временем тултул достал висевшую на столбе огромную маску с приклеенной к ней длинной бородой из трав. Старик, вероятно, в прошлом шаман деревни Тамбунум, надел маску, словно плетеную корзину, и пошел по улицам деревни, сопровождаемый звуками дудки, в которую заиграл один из старейшин.

— Дудка — это голос предка. Теперь он будет пугать и поучать мальчуганов, — шепнул Брезертон.

Тултул в маске вышел на деревенскую улицу. Первый малыш, который его увидел, остановился как вкопанный. Маска долго раскачивалась перед ним, чему-то поучала его, и видно было, что карапуз перепуган не на шутку.

Тултул пошел стращать других мальчиков, а мы поспешили к костру. Комары кусали немилосердно.

Ночь мы провели в деревенском «доме отдыха», который администрация обязывает аборигенов строить в каждой более или менее крупной деревне. Мистер Брезертон извлек ужин из жестяного ящика, который принесли из понтона.

На рассвете мы отправились к реке. Шли несколько иным путем, чем накануне. По дороге наткнулись на тщательно огражденное маленькое болотце, в котором лежали два крокодила, казавшиеся спящими.

— Это естественная кладовая, — пояснил Брезертон. — Местные жители редко убивают всех этих рептилий сразу. Их мясо быстро испортилось бы… А так крокодилы сами заботятся о себе. Здесь, у Сепика, охота на крокодилов ведется довольно своеобразно… — тут офицер сделал паузу.

— Расскажите подробнее, пожалуйста.

— Итак, здесь водятся два основных вида крокодилов. Ближе к устью реки попадаются соленоводные, выше — пресноводные. Когда уровень воды падает, а болота подсыхают, пресноводные крокодилы зарываются группами в ил и становятся менее живучими. И вот тогда начинается самая опасная охота, какую я вообще знаю.

Выстроившись цепью, аборигены бродят порой по шею в воде, стараясь набрести на крокодила. Когда одному из них это удается, он созывает остальных. Потом осторожно пытается нащупать голову крокодила. Затем наступает самая трудная часть охоты. Абориген ныряет и нажимает как можно сильнее на глазницы животного большими пальцами рук. Подвергшийся нападению крокодил — это известно по опыту — притворяется мертвым, пока не почувствует боль в глазах. Задача остальных состоит теперь в том, чтобы вытащить из воды рептилию вместе с охотником. Если они замешкаются и их товарищу не хватит воздуха, дело заканчивается чаще всего трагически. Не спастись также и тому охотнику, который случайно наткнется на соленоводного крокодила.

— Что касается меня, то я знаю более приятные способы самоубийства, — заметил я после некоторой паузы.

— Однако именно такой фокус часто удается. Лучшее свидетельство тому — данная пара крокодилов.

Говмена (правительственный чиновник), которым был Брезертон, пришел проводить па берег лулуаи в сопровождении старейшин. Мы уже уселись все на понтоне, когда тултул кинул нам гроздь бананов. Патрульный офицер сразу же вновь вылез на берег и вручил жертвователю несколько шиллингов.

— Мы строго соблюдаем правило всегда платить за продукты, — пояснил он, вновь усаживаясь на место.

Путт-путт заревел во всю мощь, и мы вышли на стрежень реки.

Я покидал деревню Тамбунум, восхищенный местными жителями. Они были, возможно, менее статными, чем люди Западного Нагорья, и менее нарядными, зато отличались трудолюбием и мужеством. Повсюду их окружали предметы искусства. Каждая хижина, лодка, копье, предметы домашнего обихода — все это было красиво украшено. Рослые горные племена уделяли больше внимания нарядам, а эти люди, живущие у Сепика, заботились о всей окружающей их среде. С любопытством ожидал я встречи с их соседями. Понтон тем временем плавно скользил по извилистой реке.

Торговля замужними женщинами

Мы определенно недооцениваем народы Океании. Те, из них, кого самонадеянные европейцы склонны считать дикарями, ухитряются из кусков дерева, раковин и растительных красителей мастерить чудесные маски и резьбу. Из скудных даров, которые преподносит им окружающая среда, эти неприметные люди способны извлекать средства к существованию и, сверх того, бескорыстно создавать красоту.

Если бы кто-либо из белых, попав на тропический, заросший джунглями остров, совершенно голый и одинокий, был бы вынужден самостоятельно изготовлять все, что необходимо для жизни, он счел бы такую задачу невыполнимой. Однако для местного населения рубка деревьев, постройка лодок, создание оружия и вдобавок украшение всего этого — лишь частица жизни. Так называемый «дикарь» умеет искусно ткать, красить, возделывать землю, ловить рыбу, птиц и зверей. Он знаком и с астрономией, так как должен ориентироваться, каким курсом вести ночью свою ладью; он и историк своего племени, топограф, канатчик, поэт, воин, оратор, а также ваятель, архитектор, зоолог и ботаник.

Всевозможные работы он выполняет отлично. Вряд ли можно встретить в районе реки Сепик примеры небрежного отношения к делу. Каждый изготовленный жителями предмет превосходен, повсюду его можно было бы отметить «знаком качества». Нужда оказывается наилучшим средством технического контроля. Терпение, прилежание, ловкость, отвага и художественный вкус — вот качества, которым мы, белые, должны учиться у «дикарей», осуществляющих свою многостороннюю деятельность в условиях нередко полуголодного существования.

Наша