часто нет никакой критики к ситуации, своим поступкам, они не чувствуют за собой никакой вины. Вот и Ирка сейчас тоже не винила себя, считала, что Аня сама от нее отказывается и прячется без видимой на то причины, и убедить сестру в обратном просто невозможно. Но глаза все рассказали за нее: как долгие годы пыталась убедить себя, что дочке в детдоме лучше, как искала оправдания и думала, что станет лучше. Не стало! Живет как в аду. Каждый день, каждую минуту, каждую секунду в настоящем аду. Здесь, на земле. Вот почему не хочет лечиться, вот почему пьет — бежит от реальности! Вот что открылось Милане, когда заглянула в ее глаза.
— Открой дверь! — приказала Ирка.
Милана замотала головой. Лицо сестры перекосилось, глаза опасно расширились, губы побелели. Мгновение — и набросилась на нее с кулаками, вцепилась в волосы, что-то истошно вопя. В эту же сеунду дверь квартиры и вправду открылась, и на лестнучную клетку выбежал Кирилл, сразу начал их разнимать. Милана не помнила, как оказалась внутри, за тяжелой металлической дверью, спрятавшую ее от взбешенной до невозможности женщиной, в которой с трудом можно было узнать ее сестру. Ирка продолжала колотить в дверь, кричать и угрожать, и это продолжалось до тех пор, пока из лифта не вышла бригада санитаров. О чем-то переговорив с Кириллом, они силой затолкали ее в лифт и уехали. Чуть позже, немного придя в себя, Милана узнает, что Кирилл слышал их разговор на лестнице и заранее вызвал скорую, а Ирка увезли в ту же больницу, из которой она сбежала. Но сейчас, пока еще до нее доносились звуки лифта, ей было не до этого. В спальне, уткнувшись лицом в подушку, рыдала Аня. Оказывается, когда Ирка в первый раз позвонила в дверь, она выглянула в глазок и узнала ее, и не решилась открыть. Стояла, прислонившись к стене, и слушала, что она говорит. Потом уже вмешался Кирилл, уладил ситуацию, но Ани хватило и этого. Она видела, в каком состоянии находилась Ирка, узнала в этой замарашке родную мать, стояла возле двери своей спальни и слышала, чем закончился Иркин визит. И вот сейчас эта девочка плакала без остановки, и Милана совершенно не знала, как ее утешить.
— Аня, — осторожно присела на постель дочери и протянула руку, чтобы погладить ее по волосам. Но не решилась. — Анют…
В мире существует так много слов, а она не нашла ни одного подходящего, чтобы прогнать ее боль, чтобы как-то уменьшить страдания. Девочка продолжала лежать, уткнувшись лицом в подушку, и тихо плакать. Плечи ее вздрагивали.
Опять попыталась что-то сказать, но все слова утешения казались фальшивыми, неискренними, нелепыми. Ну скажет ей: «Не плачь», «Все прошло», но разве это залечит раны?
— Да, она вот такая, видишь, — пробормотала, как показалось сначала, какую-то несуразицу. — Больная, несчастная. Она стучала сюда, чтобы согреться, потому что без любви ей очень тяжело. Даже растение засыхает без тепла и заботы, а что говорить о человеке!
Как ни странно, Аня внезапно успокоилась. Села рядом, …, и кулачком вытерла слезы. Потом взяла пушистого зайца — любимую игрушку — и обняла его. Милана прикоснулась ладонью к ее коленке.
— Она жалеет? — спросила девочка, глядя на нее исподлобья.
— Не знаю.
— Она кричала, что это я виновата в ее болезни.
— Она просто не понимает, почему заболела, вот и винит всех вокруг.
— А что у нее болит?
— Душа. Душа — она же как цветок, ее поливать надо любовью, добротой, а она не поливала. Лепестки завяли, вот и остался один стебелек. — Милана пыталась говорить иносказательно и очень осторожно, чтобы не задеть, не ранить. У Ани было задумчивое лицо.
— А что теперь с ней будет?
— Теперь все зависит от нее. Захочет она выздороветь или нет. Мы сделали все возможное, чтобы ей помогли…
Аня нахмурилась. Милана придвинулась к ней и обняла, а девочка положила голову ей на плечо. И тоже обняла — крепко-крепко, словно боялась: если отпустит, то Милана растворится в воздухе.
— Мама, у меня тоже болела душа, когда я осталась одна, а теперь я выздоровела, потому что у меня есть вы! — совершенно серьезно сказала Аня.
— А у нас — ты, — Милана поцеловала ее в макушку. — Помни, что всегда все надо делать с любовью и к людям относиться, как к цветкам. Видишь, как хорошо там, где есть солнышко, где есть забота и тепло, и как плохо, когда в сердце есть только холод. И сам мерзнешь, и другим неуютно.
Они еще долго сидели на кровати, обнявшись, и разговаривали — доверительно, спокойно, вполголоса, словно рассказывали друг другу самые сокровенные тайны. Мягкий свет обволакивал комнату, а в окно светила одинокая бледнолицая луна. Заглядывала к ним украдкой, словно хотела присоединиться, будто ей было одиноко одной в черном небе, затянутом темными тучами. Аня уснула с улыбкой, повернувшись на бок, и Милана какое-то время сидела с ней рядом, всматриваясь в нежные детские черты. Ничего в ней не было от Ирки — и внешность, и характер она унаследовала от отца. Кирилл тихонько стоял и любовался спящей дочерью, застыв на пороге. Милана, задернув шторы, подошла к нему на цыпочках, и сразу же оказалась в крепких надежных объятиях.
— Как хорошо, что она успокоилась, — шепнул ей на ухо.
— Да, я думала, будет хуже.
— Ты очень хорошо ей все объяснила.
— А мне кажется, она просто повзрослела, — возразила Милана, хотя и была рада, что подобрала правильные слова, — поэтому и перенесла все спокойней.
Она еще раз взглянула на девочку и, выключив ночник, прикрыла дверь. В ушах все еще звенело от пронзительного крика, в висках стучало словно молоточками. Только сейчас почувствовала усталость от тяжелого вечера. Рухнув в кресло, потерла виски.
— Юлия Максимовна звонила на городской.
— Уже? Что хотела?
— Узнать подробности.
— Ты ей все рассказал?
— А что скрывать?
— А она что?
— Ничего. Голос убитый. Сказала, что Ира не в себе. Завтра пойдет к ней, но боится, что та опять сбежит и исчезнет.
— Наверняка.
На миг воскресив сцену на лестничной клетке, Милана поежилась. У сестры были безумные глаза, а в них стояла такая глубокая боль, что могла подтолкнуть ее впасть в крайности. Она старалась не думать о том, какие мысли посещают тех, кто страдает таким психическим расстройством. Милана еще не теряла надежды на то, что Ирка все-таки одумается и начнет лечиться. Но что-то внутри подсказывало: этого уже не будет никогда.
Глава 14
Через
