Книга Сережик - Сергей Даниелян

Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47

У нас было упражнение: стрельба на кучность. В воздух запускалась ракета – как одиночный салют. И по ней палили из пушки. Отлично было тогда, когда все снаряды уходили в направлении маленькой звездочки в небе. Комбат с гордостью смотрел на отделение, где было больше славян, и поощрял их:

– А ну-ка, славяне, покажите, как умеете воевать. Молодцы! Покажите этим чуркам.

И все в этом роде.

И вот настала наша очередь. Из нацменов у нас был только Щерба. Он ящики со снарядами носил, как спичечные коробки: член ему, как мы убедились, не мешал. Я тоже что-то делал у пушки. В общем, все занимались своим делом. Ракету запустили, комбат прокричал:

– Огонь!

Мы пальнули, и звездочка погасла. Мы попали прямо в нее. Это практически невозможно, но у нас случайно вышло. Я уже не помню, что происходило потом, помню только красную рожу комбата. Было такое ощущение, будто он только что узнал, что у его жены выросли яйца, и гинеколог об этом объявил в программе «Время» на всю Советскую страну и соцлагерь. Мы же гордо расселись на пушке, как будто так и было задумано.

Учебка заканчивалась, и нас должны были распределить по всей Советской армии. Дамоклов меч Афганистана опять повис над моей лысой головой. Тут же были задействованы все ресурсы нашей семьи и пущены в ход все коррупционные схемы для моего спасения. Я был единственным наследником накопленного непосильным трудом в Африке богатства и «жил за двоих». Мама опять начала психологический террор против отца, постоянно напоминала ему о цинковых гробах, которые привозили из Афганистана в «черных тюльпанах», как пел Розенбаум.

И меня, нарушив закон СССР о службе, направили в Ленинакан.

Ленинакан был мне родным городом. У меня там жили дворовые друзья, родственники. И родная тетка Маро. Бабки Вардануш уже, к сожалению, не было.

Маро была очень рада, что я тут, под носом. И я был рад после ежовых рукавиц уставной службы в учебном образцовом подразделении в Манглиси попасть в рай. Мама успокоилась, папа был счастлив, что спокойно может лежать на диване после работы. И все ждали, когда я уволюсь. Но впереди было еще полтора года.

У нас был командир – капитан Сметкин. Полуграмотный мужик, которому я долго объяснял, что Тарту и Урарту – это не одно и то же. Мы спорили на разные темы, даже о том, должна ли женщина брить ноги. Или она должна зарастать до пупка. Вообще спектр тем был велик.

У нас было тыловое обеспечение. Мы весь день валялись на кроватях. Нас было всего шесть человек привилегированных тунеядцев. Жили мы мирно: четверо армян, один грузин, которого мы почти не видели – он постоянно уезжал в Тбилиси, – и киргиз Джениш. Джениш по-киргизски означает «День Победы». Он родился девятого мая, вот так и назвали. Руководствуясь этой логикой, если бы, скажем, он родился тридцать первого декабря, его назвали бы Новым годом. А в СССР весь календарь был исписан какими-то датами. Типа День рыбака, шахтера, тракториста… В общем, могло бы выйти забавнее, чем с Днем Победы.

Джениша я любил, мы с ним дружили, он был очень добрый и честный. Родился он где-то в степи, и его отец был учителем истории. Джениш рассказал мне о себе. И я вспомнил Кадырова Абды.

Дженишу в военкомате сказали, что его забирают в Германию, и он очень обрадовался. Он рассказывал:

– Сажусь я впервые в жизни в самолет и лечу. Приземляюсь, вижу – германские люди, германские буквы на зданиях. Сразу пишу отцу письмо. Мол, все, папа, я доехал до Германии. Потом мне сказали, что это гребаный Ленинакан, и буквы у вас на зданиях не германские. Отец мне написал, что я долбоеб.

Мы его утешали, что даже если он и долбоеб, то все равно мы его уважаем. И в обиду не дадим.

Вообще в армии у меня никогда не было проблем ни с русскими, ни с азербайджанцами, ни с ребятами из Средней Азии – ни с кем. У меня, как у «чистокровного» армянина, были проблемы только с армянами. Я понял, что не подхожу им по менталитету. Не то чтобы я был космополитом, нет. Это необъяснимая несовместимость. У меня была пара друзей-армян. Для всех других я был непонятным и чужим среди своих.

Я уходил глубоко в себя, писал Вике письма в Ленинград и ходил ночью в город к Маро. Увольнение стоило бутылку армянского коньяка. Капитан Сметкин был очень оригинален в своих запросах: он брал с нас взятки кофе, московскими конфетами, знаменитой ленинаканской колбасой «сервелат». А однажды с меня за увольнение попросил кримплен – это такой материал, – чтобы сшить гражданские брюки. Капитан был, конечно, удивительным. Его когда-то понизили в звании за пьянство, и он положил на армию – просто ждал пенсии и сидел себе на табуретке, качая ногой. Он курил даже те сигареты, которые ему приносили мы. Как говорила Маро: «Ему этот коньяк и сигареты суй хоть в рот, хоть в жопу. Все равно мало!»

Но я им был доволен. Вот и настала у меня не служба, а малина, нахуй!

Часть у нас была экзотическая. Она размещалась в крепости, которую построили во времена царя Александра Второго. Под стенами крепости мы иногда находили старые пушечные ядра. Не могу себе простить, что ни одного не припрятал для себя. В баню и столовую мы не ходили. Ели в городе, мылись тоже. И единственное, чего мы боялись, так это встретить там коменданта Антиша. Антиш был легендой. Как я потом проанализировал, это был человек маниакальный. Нам тогда казалось, что он в возрасте – ему было лет сорок, – но он бегал по городу за солдатами, сажал их на гауптвахту, если не было увольнительной. Гонялся за общественным транспортом, заходил в троллейбусы на остановках и подозрительно смотрел на молодых людей. Ему везде мерещились убежавшие в самоволку солдаты. Он ловил их, как преступников, бил, связывал руки, сажал на сухой хлеб и воду. И никакой ротный и даже комбат не мог его убедить вернуть солдата в часть раньше срока.

Как-то я шел домой – по привычке с расстегнутым ремнем и, естественно, без увольнительной, – и вдруг передо мной явился Антиш во всей своей красе: в галифе и фуражке набекрень. Блин, да у него даже фамилия была страшная! Я дал деру. Он – за мной. Бегал он на самом деле хорошо, физически был подготовлен. И вот он бежит за мной и, как в кино, кричит:

– Стой, сука, стрелять буду!

Я на ходу поседел. Слава богу, я был уже там, где вырос и знал каждую дырку, где играл еще совсем недавно в «казаки-разбойники». Я прятался за гаражами, забегал в сквозные подъезды, кружил по дворам. А Антиш не отстает. Он тоже, как и я, знал все подворотни наизусть. Наконец я добегаю до своего подъезда и влетаю на первый этаж, к соседям. И, как застуканный любовник, оказываюсь под чьей-то кроватью. Соседи поняли, в чем дело, и сразу заперли дверь. Я только услышал, как вбежавшему во двор Антишу показали в другую сторону. Мол, он побежал туда.

Я был напуган до усрачки. Но мои знания по дворовому убеганию от противника были непревзойденными. И спасли меня от гауптвахты. Когда я ребятам рассказал, что ушел от Антиша, они посоветовали спрятаться, потому что никто не удивится, если он сейчас будет меня искать по всей ленинаканской дивизии.

Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47