себя хорошо, – назидательно сказал Лёша и поцеловал Милу в нос, от чего та сморщилась, воображая, вытерла рукавом кофточки лицо.
– Подождите, я вам сейчас угощения вынесу, – засуетилась Нелли. – Утром, чтобы руки занять, пироги затеяла, напекла целый таз, а куда мне одной? Есть с брусничным вареньем, – сказала она Лёше, отчего тот наиграно потёр руки.
– Ждём, ждём, – сказал он.
– Ждём, ждём! – подхватили Максим с Егором, начав скакать на месте с криками индейцев из старых вестернов.
К вечеру, после бесконечной суеты с неугомонными детьми и одним русским спаниелем, я стояла под душем и бесцельно гоняла воспоминания о прошедшем дне. О том, как всё хорошо и в то же время… странно. Да, пожалуй, странно.
Выбралась из ванной на цыпочках, прислушиваясь к затихшему второму этажу. Макс с Егором крепко спали на двухъярусной кровати в комнате, которая была отведена им с самого рождения. Кирюшку устроили в комнате Милы, притащив откуда-то вторую детскую кровать. Оба посапывали, растянувшись на простынях. Было ясно, что до утра их не разбудишь и из пушки – умаялись за день. Под окном, у батареи, стояла кукольная кроватка, где под пуховым платком «спали» монстры. Один ярко-розовый, второй синий, рядом с ними устроился Кирюшкин плюшевый попугай. Мила постаралась, уложила.
Вышла из полутёмной детской, услышала голос Лёши, он с кем-то разговаривал по телефону, очевидно не в нашей комнате. Оглянулась. Звук шёл из-за одной из дверей. Я прекрасно понимала, что нужно отойти в сторону, что подслушивать плохо, но услышанное: «Алина» остановило меня. Буквально приклеило к полу у едва приоткрытой двери.
Я не слышала то, что бывшая жена говорила Лёше – видимо он был в наушниках, – зато хорошо слышала самого Лёшу.
– Да, всё хорошо.
– Естественно, помню про тонзиллит. Мы промываем, Мила не в восторге, но знает, что надо.
– За кого ты меня принимаешь, конечно, она обедала.
– Не переживай, всё хорошо.
– Не плачь. К пациентам пойдёшь с сопливым носом? Ну-ка, перестань. Хвост пистолетом, грудь колесом. Вперёд!
– Хорошо.
– Хорошо.
– Это было твоё решение, а не моё, давай не будем об этом.
– Ладно…
– Конечно, всем передам привет.
– Завтра позвоним.
– Пока.
Я отскочила от двери, как ошпаренная. Юркнула в комнату, отведённую нам с Лёшей, шлёпнулась на кровать, обхватила пылающее лицо ладонями, молясь только об одном, чтобы Лёша не сразу зашёл ко мне. Сходил попить, поесть, в уборную, на ночную пробежку – куда угодно, но не сюда прямо сейчас, когда моё сердце колотилось как шальное, а щёки пылали, как на костре инквизиции.
Бог или тот, кто сверху, услышал мои просьбы. Шаги Лёши сначала приблизились к двери, потом отступили. Прислушавшись, я поняла, что он спустился на первый этаж. Что ж, у меня появилось время прийти в себе.
Ничего особенного не случилось. Да, очень плохо и некрасиво, что я подслушала разговор своего мужчины с бывшей женой, но… жена бывшая. Бывшая! Быв-ша-я! БЫВ-ША-Я! И я не услышала ничего, от чего стоило бы нервничать. И какого чёрта я вообще должна волноваться, если не собиралась связывать свою жизнь с Лёшей? Вообще, ни с кем не собиралась.
Впрочем, обманывать себя получалось плохо. Несколько месяцев назад я действительно верила, что наши отношения – временные. Всего лишь секс, который необходим моему организму, как бы ни было изувечено тело. Секс. Мягкий, грубый, частый, редкий, откровенный, нежный, но всё-таки просто секс. Несколько месяцев назад мы просто трахались, и я считала это нормальным. Не помышляла ни о чём другом, более того – категорически не хотела.
Сидя в комнате на даче родителей Лёши, я поняла, что хочу стать частью этой семьи. Большой, дружной, шумной, говорливой. Бесцеремонной и тактичной, смешной и серьёзной – сколько людей, столько можно подобрать эпитетов.
Всё происходящее было для меня в новинку, удивительным. Я смотрела по сторонам, как обалдевшая от взрослой жизни старшеклассница. Марина с Толей поздравляли по видеосвязи отца Лёши – Виктора и его жену с праздниками, перекидывались шутливыми репликами, рецептами, обычной болтовнёй от рецептов салатов до комплиментов новой стрижке. Бывшие сваты не плевали друг другу вслед, а радушно приглашали в гости и передавали друг другу гостинцы. И даже легендарная Алевтина Осиповна уже не казалась воплощением солдатской муштры.
Разговор Лёши с Алиной почему-то не вписывался в этот идеальный, утопический мир, созданный потоком моих взбудораженных мыслей.
– Привет, – прервал меня Лёша, заходя в дверь. В руках он держал бутылку вина, два фужера и пластиковый контейнер с лёгкими закусками – сырной нарезкой, ветчиной, виноградом. – Прости, нужно было поставить на поднос, зажечь свечи, но побоялся, что навернусь с лестницы с этим добром, и будет мне вместо уютного междусобойчика пара сломанных рёбер. Не откажешься? – Он показал взглядом на бутылку белого вина.
– Не откажусь, – согласилась я.
– Вот и отлично. – Он нагнулся к тумбочке, покопался там, достал штопор.
Я же заметила, как он отодвинул и перевернул совместную фотографию с Алиной, которую, видимо, спрятали от греха подальше, вернее, от меня, узнав, что Лёша приедет не один.
– Не прячь, – сказала я, открывая контейнер с едой. – Тебе не кажется, что глупо прятать фотографию бывшей жены, когда я второй день гощу в этом доме, виделась с её матерью и занимаюсь с её ребёнком?
– Тебе это неприятно? – в лоб спросил Лёша, протягивая мне фужер вина.
– Мне… странно, – не стала я лукавить. – Ты каждый день общаешься с Алиной? Нелли знала, что вы с Милой приедете сюда, только что ты говорил с ней…
– Подслушивала?
– Случайно услышала.
Я решила, что игра в кошки-мышки хороша в школьном возрасте, а в нашем случае это было слишком большой роскошью. Недопустимой. Если бы я в своё время озвучила свои сомнения Илье и получила на них правдивый ответ, со мной не случилось бы то, что случилось. Как минимум, мои пальцы остались бы целы, а как максимум – я бы не рванула из Новосибирска в неизвестность за лучшей долей и не оказалась бы в злосчастном торговом центре, под обстрелом, рядом с эпицентром взрыва.
Лёша внимательно и как-то удивительно мягко на меня посмотрел. Появилась привычная ямочка на щеке, от чего тёплые, мягкие мурашки пробежались по спине, переместились на живот и осели внизу, свернувшись мурлыкающей кошкой.
– Почти каждый день, иногда несколько раз в день. Она звонит Миле, мы звоним маме. Когда Мила станет постарше, сможет звонить сама, пока она не слишком понимает, что такое разница во времени. Она знает про часовые пояса, может, если попросить, посчитать, сколько сейчас времени в Бостоне, но это не останавливает её, когда она решает поговорить. До конца понять, что у мамы глубокая ночь или напряжённый рабочий день, когда у нас уже отдых, она не может. Если дать ей волю, она будет названивать без перерыва, приходится контролировать.
– Ясно.
– К тому же Алина рассказывает мне об особенностях здравоохранения в США, протоколах лечения – это очень интересно. На самом деле мы можем говорить часами, у нас много общего.
– Зачем тогда развелись? – не удержалась я от колкости.
Ревность… ревность вовсю бушевала во мне, плясала на костях брака Лёши и требовала закопать его поглубже, чтобы не осталось и следа. В то же время умом я понимала, что необходимо отбросить в сторону иррациональные эмоции. Никогда и никуда следы от брака Лёши не денутся, так же как не денутся следы от моего брака, точно так же, как шрамы на моём теле останутся навсегда.
– У меня с коллегами тоже много общего. С Евстигнеевыми особенно, может, помнишь его? Но уж прости, распивать вино в интимной обстановке, спать с ним и тем более жениться на нем у меня желания не возникает, – ухмыльнулся в ответ Лёша.
Глава 18
Я выходила замуж. Это был совершенно осознанный, продуманный и желанный шаг. Я верила, знала – всё получится. У нас всё будет хорошо.
Мы шли к этому решению больше года. Если считать с момента знакомства, то почти два. Какое-то время после майских праздников, проведённых на даче Лёшиных родителей, мы жили отдельно. Я цеплялась за свою самостоятельность, возможность жить только для себя и сына, в итоге нам приходилось разрываться, пытаясь успеть и здесь, и там.
Летом я
