И не так, чтобы задорого. Нынешние хоромы из стекла и бетона цену нарастили. А не построили бы ничего – пустыри были бы.
– В точку, Макс! Нам же советское наследство не жалко! в топку!
– Я вам говорю, как на самом деле. А вы – как должно быть. Разницу чувствуете? Все вы понимаете! Будто в советское время не было вещей, что гораздо хуже? Я и хочу спросить…
– Оправданий найдете кучу! объективных причин… Умный больно! Выучила вас советская власть! Не для того учила! И все равно – ЧТО ТЕПЕРЬ? Если не вы, то кто пахать будет? Как всем выживать? В городе под двести тысяч народу – вернее, было столько. Комбинат в частные руки уплыл, теперь оптимизация, к едр…
– Довольно!!.. Я устал, Юлия. И мне вас не переубедить. Давайте не ссориться.
– А я и не сорюсь – с чего ты взял? По-простому разговариваю. Тебя же будто корежит… Остынь, Макс. Может, все-таки пирожки с картошечкой?…
*******
Воцарилась ночь – насыщенного темно-синего бархата с серебристым отливом в глубоких складках. Ночь принесла прохладу – свежую, щекотную, напоенную влажными брызгами – удивительно, где же журчали эти чистые сладкие струи? Комбинат и его придаток – город Кортубин – построены на реке Маре, чьи мутные воды от такого соседства стали ржавого цвета, вбирая в себя массы пыли, газов и вредных паров. Нет, это точно не Мара принесла свое живительное дыхание. Тем более резкий комбинатовский запах не ощущался совсем – вот не было его! Чудеса. И в ночи сам комбинат, словно всемогущий сказочный монстр, исчез совершенно – сгинул в дивьем зеркале. В окнах, обращенных в сторону корпусов, не было видно огней или какого движения – только прохладная синяя ночь.
Максим сначала принюхался, затем, не доверяя ощущениям, с шумом втянул в себя щедрую порцию удивительного сладкого воздуха. Что происходит? Если следовать логике?
Кортубин со своим хваленым комбинатом входил в число самых загрязненных российских городов. Не отставали металлургические и добывающие предприятия соседней – Оренбургской – области. За КМК – на берегу притока реки Мары – накоплены километровые площади отвалов твердых и рыхлых пород. Очистные сооружения – долгожители советских времен. Но мы же боремся с этим безобразием! Максим не сдержал ядовитой усмешки. Согласно очередной концепции развития предусматривались ориентиры: сокращения числа городов с высоким загрязнением и сокращение жителей в неблагоприятных экологических условиях – всего и всех в разы! То есть, все идет по плану. В 2008 году наверняка показатели будут выполнены и перевыполнены. Глобальный кризис ведь. Чего уж там…
– Ну и чего?
– А? Что?
– Пирожков ты не хочешь. Растолстеть боишься. Ну, и ладно. Полежат в холодильнике. Целее будут. Давай, Макс! Приступай!
– М-м-м?..
– Ты зачем приехал? Хватит вилять. Давай! сразу вдарь бабке. Не боись, я крепкая – сдюжу. Есть еще порох в пороховницах.
– Если вы настаиваете…
– Давай!
– Как давать-то? Фу-ух, дышится легко… Юлия, чтобы я сейчас не сказал, чтобы не спросил… в нашей семье ничего не изменится. И я не хочу, чтобы менялось… Меня все устраивает. Мой отец – умный, добрый человек. Его уважают. А я так люблю отца… Но он умер, иначе я не спросил бы его… И маму я тоже люблю. И вас, Юлия. Честно, честно! Вы – наш аксакал – или аксакалка? как будет женского рода? Неважно… Но это не отменяет того, что…
– Ты зарапортовался, Макс.
– Наверное, да… Юлия, наверное, все – бред, наваждение. И даже самый воздух… Извините, я заморочил себя и вас. Какая странная ночь наступила. Вы тоже чувствуете? Когда вокруг так тихо, спокойно – словно убаюкивают, обманывают, уводят… Боже, как хорошо стало. Кожу приятно холодит… Извините, все пустяки. Зря я вас потревожил. Я пойду, Юлия.
– Стой!
– Я поеду. Тая волнуется, я ведь не предупредил ее, что задержусь. И еще мне надо поговорить с Владой – в воспитательных целях – если она дома, а не шляется с очередным кавалером. Например, на дискотеке в Стальконе. Последний раз детки залезали на крышу…
– Стоять, Макс! Ты никуда не пойдешь. Пока не скажешь, что тебя угнетает. Тебе плохо – я же вижу. И не заговаривай мне зубы. Эдак можешь с матерью. А я пока в уме – способна понять. Говори!
– Максим внезапно лишился ощущения прохлады – его кожа полыхнула разом.
– Сегодня… Меня сегодня огорошили. Вдарили прямо в лоб. Жил себе спокойно, не думал, не гадал. И вдруг небо рухнуло… Оглушенный я.
– Ты что, до приезда успел выпить?
– Сегодня был странный день. Очень странный. Ко мне пришел странный человек. Вздорный старикашка из комбинатовского музея. Отчество у него – Гераклидович. Вы встречали более странное имя, чем Гераклид? Хотя встречали, конечно – я даже знаю, какое… Порываев поведал мне странную историю. Я не поверил. Но он поклялся, что это чистая правда. Юлия, извините, я люблю вас и уважаю…
– Тьфу! заканчивай со словесами. Ты не в своем Правом Блоке – там можете молотить языками. Говори дальше.
– Я вынужден задать вопрос. После того, что мне стало известно… Старикашка нагло заявил, что дело касается моей семьи. Я пытался выставить его за дверь, но он… он… не ушел. Вот так!
– Ах, так… И что же ты услыхал? Говоришь, Порываев? Нет, не припоминаю…
– Потому что все это – бред. Но он знает вас, Юлия. Отзывается с пиететом.
– И только? Какой-то Порываев пришел к тебе, чтобы сказать превосходно о твоей бабке. Ты-то с чего заметался? Впрямь странно, Макс. Договаривай.
– Не только. Не только про вас, Юлия. Вас, действительно, знают все на комбинате. Я ничуть не удивился бы… Однако речь не про вас. Про мою бабушку – про родную. Ну, и про ее мужа. Вы понимаете, о чем я?
– И-и-ых… та-а…
– Юлия! Вы задыхаетесь?.. Юлия, не волнуйтесь! Я не поверил! Я… я… мне не следовало… Боже, я дурак! Я не поверил, не поверил – клянусь!!
– Не части. Со мной нормально.
– Такое просто не может быть. Невероятно для нашей семьи. Начиная с прадедушки Иннокентия Павловича. Елгоковы здесь в Кортубине с самого начала – на виду у людей. Но возникает странный старикашка – да в уме ли он, чтобы разбрасываться дикими обвинениями?! Чтобы ваша сестра, Юлия…. Я не поверил!
– ЧЕМУ? Макс, ну, скажи! Не мямли без конца – не поверил, не поверил… Как же! поверил сразу…
– Порываев сообщил, что муж моей бабушки Марьяны – какой-то фантастичный Решов, а уж имечко у него еще хлеще, чем Гераклид
