радушно распахнутыми потемневшими церковными воротами.
В голове мелькнула мысль — вдруг я сейчас переступлю этот порог, а меня там как жахнет? Раз я теперь вижу всякую нечисть, то в церковь меня может и не пустить.
И как я тогда?
А, с другой стороны, не проверишь — не узнаешь, да и способность дал мне похожий на Николая Чудотворца дедок, вряд ли он бы меня так подставил (хотя он-то, конечно, может, но я ему ещё нужен для выполнения дела).
В общем, себя я убедил и таки сделал шаг вперёд.
К моему облегчению ничего не произошло. От слова совсем. Я стоял перед церковью во дворе, и никакие молнии в меня не разили, громы не гремели и вообще, было тихо-тихо, если не считать тарахтевшей где-то неподалёку, на дороге, телеги.
Ну ладно.
Здесь было по-другому. Затрудняюсь объяснить, как, но совсем по-другому. Возможно, потому что вместо привычно-крепкого запаха от деревенских печей, настолько въевшегося во все предметы и который перебивал даже запахи мокрой увядающей листвы поутру и запах навоза, здесь пахло ладаном, свечным воском и умиротворением, даже во дворе.
Хорошо здесь пахло.
По православной традиции принято, входя в церковь, с поклоном перекреститься. Но так как за мной могли наблюдать, я просто вошел, и уже в дверях, мелко обмахнул себя торопливым крестом.
В помещении пахло сильнее. Пока глаза привыкали к полумраку, я просто шел к свечам. Мои шаги гулко отдавали в тишине, затихая где-то наверху, аж под сводами.
Справа была большая икона в опрятном чеканном окладе. Я остановился прямо перед ней. Хотелось рассмотреть всё, возможно я смогу идентифицировать того дедка и пойму кто же он такой. Почему-то в том, что он из категории святых или их приближенных я даже не сомневался.
Глаза привыкли к подрагивающему в отсвете язычков немногочисленных свечей освещению, и я рассмотрел потемневшее от времени изображение. Темноглазый святой заглядывал мне в душу строгим взглядом. Я аж поёжился. Но нет, точно не он.
Слева от алтаря была ещё одна большая икона. Я хотел уже подойти к ней, как вдруг в тиши храма раздался голос:
— Что могло понадобиться тебе в Доме Божьем?
— Извините, — смутился я, заозиравшись, — я думал, в церковь можно всем заходить.
— Можно то всем, но ты водишься с безбожниками, агитируешь за атеизм, — откуда-то сверху, по крутой лестнице, спускался священник.
Ещё совсем не старый, с окладистой бородой и тихими глазами. Спустившись, он кротко улыбнулся мне и пояснил, словно извиняясь:
— Птицу божью кормил. Там, наверху, под колокольней, ласточка живёт. Все её сородички давно уже улетели. Пора им. А вот эта не может. Что-то с крылом. Букашек давно уже нету, так она голодает, бедняга. Вот я и хожу, подкармливаю. Матушка Елена ворчит. Говорит, пачкает та сильно. Ну, а что поделать, на всё воля божья. Живая душа же…
Он вздохнул, смиренно покачал головой, а потом неожиданно пристально взглянул на меня:
— Так что ты ищешь тут?
— Я ищу ответы на вопросы, батюшка, — невольно смутился я.
— Ответы? Здесь, в Храме? — удивился он и строго добавил, — но ты, значит, верить должен.
— Здесь вопрос не в моей вере, — перебил я его, — мне нужно просто понять.
— Что заповедано тебе, о том надо размышлять, ибо не нужно тебе то, что сокрыто, — процитировал что-то библейское мне в ответ священник, затем неторопливо подошел к большому подсвечнику и начал аккуратно снимать со свечей нагар небольшими щипчиками, похожими на ножницы с коробочкой.
— Не буду спорить, — пожал плечами я и для убедительности развёл руками, но потом сообразил, что он меня всё равно сейчас не видит.
— И чем могу я тебе помочь, сын мой? — священник продолжал размеренно очищать свечи.
— Скажите, батюшка, а бывает, что после смерти душа человека не ушла на небо, или куда там, а осталась на земле?
— С чего такой вопрос? — он так удивился, что аж оторвался от свечей, отложил щипчики и повернулся ко мне.
— Ну вот интересно мне, — не сдавался я. — И вообще, бесы и всякая нечисть, они существуют?
— Во власти Господа Вседержителя врата смерти…
— Спасибо, — сказал я сухо, и собрался уходить.
— Постой, — остановил меня священник. — Об этом мы особо не поощряем такие разговоры. Но я тебе скажу так: ты же слышал об одержимых? Экзорцизме? Как Иисус Христос изгонял бесов из человека — об этом написано еще в Евангелии.
— Что-то слышал, — неуверенно кивнул я.
— Ну, а то, что имело место в былые времена, вполне может и повториться. А откуда такой интерес?
— Да наш лектор в лекции рассказывал, но говорил, что это стопроцентное шарлатанство, — дипломатично выкрутился я, — вот я и решил проверить. А то я уже много ошибок в их лекциях нахожу.
— Похвально, — усмехнулся священник и вдруг процитировал на одном дыхании, — «…бессилие эксплуатируемых классов в борьбе с эксплуататорами неизбежно порождает веру в лучшую загробную жизнь, как бессилие дикаря в борьбе с природой порождает веру в богов, чертей, в чудеса и т. п…».
— Это точно не из Библии, — растерялся я.
— Так и есть, — задумчиво кивнул священник, — статья такая была, «Социализм и революция» называется.
— И кто же такую ересь написал?
— Вообще-то Ленин, — блеснул глазами священник, или же мне так показалось в неясном мерцании свечей.
— Вы Ленина разве читаете? — удивился я.
— Хоть ваш Гудков и называет меня церковным мракобесом, но да, читаю. И Ленина тоже.
— А как с этими духами можно бороться? — решил свернуть с небезопасного разговора я, — Или нужно, чтобы обязательно был святой?
— Верой, сын мой. Только вера защитить может. И искренняя молитва…
— У меня ещё вопрос. А есть у вас какая-то книга, или брошюрка, где бы все святые были нарисованы? — спросил я.
— Так чтобы в одной книге — то нету, — сокрушенно покачал головой священник, — но у матушки Елены есть православный календарь, там лики святых и праведников часто бывают нарисованы. Могу спросить.
— Буду премного благодарен, — обрадовался я.
— Тогда приходи завтра, — сказал священник и добавил, — хотя, постой, подожди минутку.
Он торопливо вошел в небольшую боковую комнатушку, где, как я понял, была церковная лавка. Или что-то подобное. Пока его не было, я таки осмотрел другие иконы. Моего дедка нигде не нашел.
— Вот, — священник вышел и протянул мне небольшую брошюрку, — здесь главные молитвы, «Отче наш», «Верую». Почитай.
— Спасибо, — от души поблагодарил я, пряча брошюрку за пазуху, и спросил, — А во сколько прийти завтра можно?
— Божий Храм открыт для нас всегда.
Я вышел на дорогу. Пока я был в церкви, поморосил короткий грибной дождик и всю пыль прибило. Да уж, удивил меня местный священник, изрядно удивил. Я-то ожидал встретить недалекого деревенского попика, разожравшегося на сытной деревенской еде, вдали от начальства, с заплывшими от безделья мозгами. А вместо этого обнаружил подвижника и мыслителя.
Мда. Здесь явно есть над чем подумать.
Дома я залез на полати, замотался в хлипкое одеяло, и принялся изучать молитвы. Книжица была самиздатная: некоторые молитвы были вырезаны откуда-то и вклеены на желтоватые листочки, другие — писанные от руки старательным круглым почерком. Читать было сложновато, я пробирался через все эти яти, хоть медленно, но тем не менее. Не знаю, поможет ли это, когда придёт Анфиса, но других вариантов у меня не было.
Я как раз старательно бубнил под нос «Живой в помощи» (всегда лучше запоминаю на слух), когда в свете небольшой вспышки появился Енох.
— Молитвы читаешь? — удивился он, и ехидно сказал, — похвально, особенно для безбожника.
— А как ещё можно остановить Анфису? — недовольно нахмурился я и перевернул страничку.
— А с чего ты решил, что на неё молитва подействует? — его голос прямо сочился ядом.
— Священник сказал, — ответил я.
— Ты что, в церковь ходил? — удивился он.
— А где, по-твоему, я должен был искать его? — скривился я и принялся читать молитву заново.
— На нас молитвы не действуют, — авторитетно заявил Енох.
— Это на тебя и на Серафима Кузьмича не действуют, — ответил я, — а Анфиса — она другая, и цвет у нее другой, и агрессия чувствуется. Если священник считает, что поможет — надо попробовать. Да и других вариантов у меня нету.
— Тебе обязательно нужно по… — договорить он не успел, в сенях стукнуло, послышались голоса, и Енох моментально исчез.
Скрипнула дверь и вошел Гудков. За его спиной топтались Зубатов и Нюра. В сенях остался ещё кто-то, я не разглядел.
— Говорят, ты в церковь ходил, — без обиняков, прямо с порога хмуро заявил он. — Это правда?
Я невольно восхитился. Это ж надо! Я только что вернулся, пробыл там от силы минут двадцать, но пусть
