— Рослау), и кочегара городской котельной, отставного обер-ефрейтора, вернувшегося с фронта инвалидом. Но поставленные ими сведения не имели цены. Почтальон составил список уцелевших домов, где проживали рабочие и инженерно-технический состав испытательного завода Юнкерса. Теперь оперативники «Смерша», втайне от американской контрразведки, прочесывали дом за домом, выявляя их жильцов. А кочегар нарисовал план размещения тайников, где, по его сведениям, могли быть укрыты станки, ценное оборудование, приборы, документы.
Надо сказать, американцы тоже хлеб даром не ели. Вербовали, кого могли, опирались на бывших секретных сотрудников гестапо, служащих криминальной полиции и полиции порядка. У них повсюду были свои уши и глаза: на стихийно расплодившихся блошиных рынках, в пивных, гаштетах, среди рабочих бригад военнопленных, разбиравших завалы домов и заводских построек. Кроме того, в американской контрразведке работало много людей, прекрасно владевших немецким, да и русским тоже. Нашим оперативникам было крайне непросто.
— Есть, Александр Васильевич, — Снигирев передал командиру листок со списком лиц, — и довольно удачные. Красным карандашом отмечены работники заводов Юнкерса, их в списке пять, зеленым карандашом, таких четверо, — бывшие полицейские, завербованные американцами.
Савельев недоверчиво поглядел на Снигирева:
— Сдадут ведь нас. Полицейским это раз плюнуть.
— Не сдадут. Семьи их здесь, в Рослау. А во-вторых, они прекрасно знают о скором уходе американцев. Да и платят им союзники, мягко говоря, не очень: по пять долларов в неделю. Мы им предложили семь с полтиной. Кроме того, они боятся предстоящих процедур денацификации, думают, что всех служащих и криминальной полиции, и полиции порядка отправят в американские и советские лагеря. Одним словом, удались двенадцать вербовок. Задачи всем поставлены. Хотелось бы, конечно, и американцев попробовать. Одним словом, будем работать и надеяться на лучшее.
— Ничего и не остается, — заметил Савельев и рассказал о вербовке Бурхольда. — Думаю, этот будет помогать сознательно. Хочется в это верить.
Интересно, что же это за поляк такой объявился на нашу голову?
Глава 23
Капитан Игнатенко раскрыл папку с донесениями секретных сотрудников НКВД из немецких военнопленных, вынул одно из них, переведенное на русский язык:
«Секретно
25 июля 1945 г.
Агентурное донесение агента Мокрого
За последнюю неделю здоровье господина группенфюрера СС Баура несколько улучшилось, улучшилось и его настроение. Он повеселел, стал шутить. Рассказывал о своих полетах в Италию и Финляндию с господином рейхсмаршалом Герингом, в Венгрию и Румынию с адмиралом Хорти и генералом Антонеску, на Восточный фронт с фюрером в Винницу и Демянск. Рассказал о том, как фюрер был зол, узнав о предательстве рейхсмаршала Геринга и рейхсфюрера СС Гиммлера, о его приказе арестовать обоих и доставить в фюрербункер. Об аресте и расстреле группенфюрера СС Фегеляйна, мужа сестры госпожи Евы Браун.
Господина Баура посещали раненые генерал-майор люфтваффе Лоренц, генерал-майор пехоты Таубе, полковники Шульц и Вайсфельд. Говорили в основном о гибели фюрера, семьи рейхсминистра Геббельса, о причинах поражения Германии, о мощи армий союзников и усиливающихся между ними разногласиях, о судьбе немецких военнопленных, о будущем Германии.
Смею заметить, господин Баур проявляет несгибаемую силу духа, убеждая всех в верности национал-социалистической идеологии, идей фюрера. Он убежден в том, что причина поражения Германии — в заговоре генералов и некоторых политиков, продавшихся мировому еврейскому капиталу. Он считает, что Германия рано или поздно восстановится и вновь станет великой европейской державой.
Господин Баур написал записку раненому генерал-майору люфтваффе Левервольде (прилагается), в которой он желает генералу скорейшего выздоровления. Должен заметить, что генерал-майор Левервольде — командир парашютно-десантной дивизии, чьи подразделения во время вторжения в Голландию захватили все вражеские аэродромы. Генерал пользовался особым уважением рейхсмаршала Геринга и рейхсфюрера СС Гиммлера.
Доношу о том, что находящийся на излечении в госпитале господин Гротек — не подполковник инженерных войск, а штандартенфюрер СС, связной рейхсфюрера СС Гиммлера со ставкой фюрера. Я лично с ним знаком. Он, бывая в фюрербункере, неоднократно передавал через меня шифрограммы рейхсфюреру СС.
Агент Мокрый».
Прочитав, Игнатенко передал донесение сидящему на кожаном диване майору Тюшкину:
— Почитайте, товарищ майор, наш Мокрый прям вылитым писателем стал. Может ведь, гад, когда захочет.
Майор пробежал глазами по бумаге и вернул ее Игнатенко:
— А хотеть он теперь будет всегда, капитан. Иначе в лагерь. Сними копию для майора Зотова. Он сегодня летит в Москву. А Баура повесил целиком на нас с тобой. Ты этого Мокрого напрягай по полной, пусть чушь всякую не пишет. Только Гитлер. Но за штандартенфюрера Гротека поблагодари его. Ладно, пойду допрашивать нашего лучшего пилота Германии, будь он неладен.
Баур чувствовал себя гораздо лучше. Ночью фантомные боли изматывали, но температура упала ниже 37 и держалась в норме третьи сутки. Утром, во время перевязки, хирург, осмотрев культю, заметил с удовлетворением:
— Неплохо, Баур, неплохо. Гноя практически нет. Если так дело пойдет, через месяц можно будет подниматься и понемногу двигаться с костылями.
— Скажите, доктор, а когда можно будет думать о протезе?
— О протезе, Баур, можете думать когда угодно и сколько вам угодно. Но ранее, чем через полгода он вам не светит. Дай бог, к тому времени культя станет заживать, а протез для нее — страшная вещь, он очень быстро сведет на нет все результаты лечения. Потерпите. — Хирург закончил с ехидцей: — Вам, полагаю, спешить некуда.
Было около девяти утра. Миш прибирал палату и трещал без остановки:
— С сегодняшнего дня, господин группенфюрер, русские усилили нормы питания в госпитале, мне об этом одна русская повариха сказала, когда я для вас завтрак получал. Вашим генералам, говорит, и офицерам теперь полагается не консервированное тушеное мясо на первое и второе, а свежее. И не два яйца в неделю, а четыре. А еще будут теперь получать шпиг соленый, рыбу морскую отварную, кофе натуральный раз в день. И две пачки сигарет или папирос на неделю. Так жить вполне можно, правда, господин группенфюрер?
Баур, слушая треп денщика, впервые за последние дни обратил внимание на то, что одет тот был в чистую армейскую офицерскую форму. Да и выглядел Миш не изнуренным узником советского лагеря для военнопленных, он несколько раздобрел. Его гладковыбритое лицо лоснилось от сытости, свежая стрижка и набриолиненные волосы — все это вдруг стало Бауру противным.
— Миш, а у вас тоже изменились нормы питания и вещевого довольствия, как я погляжу?
Миш, протиравший влажной тряпкой подоконник, так и замер, будто придавленный словами Баура. Ссутулившаяся спина выдавала страх, словно Миша схватили за руку, как паршивого воришку, и сейчас объявят форму наказания. Он наконец овладел собой и, не поворачиваясь, ответил:
