посольстве, близко её никто не видел. Свенсон сейчас бросил людей по её следу. Одиночка. Жила уединённо в доме у Сенатской площади. Жила бедно. На какие средства – правда, неизвестно, не исключено, что на подачки большевиков. Почти не выходила из дома. Обыскали её квартиру – ничего особенного, одно старье, никаких компрометирующих бумаг, тем более передатчика, или что-то в этом роде. Как говорят соседи, вроде бы сегодня днём к ней кто-то приходил. Но кто – они не видели. Никаких следов пребывания посторонних людей в её жилище тоже нет.
– Эту женщину арестовали? Кто она? – поинтересовалась Маренн.
– Нет, я же говорю, она исчезла, видимо срочно уехала куда-то, и Свенсон объявил её розыск, – сообщил Росслинг, успокоившись. – Не похоже, что какой-то законспирированный агент, скорее содержанка госпожи Опалевой. Давняя знакомая по Петербургу. К слову, тоже дворянка, кажется княгиня, прибалтийского происхождения. Фамилия Ливен, – Росслинг заглянул в бумаги. – Дарья Ливен. Если её поймают, всё выяснится подробно, – заключил он. – Дилетантка, с кошкой! – добавил раздраженно. – Она отправилась на задание с кошкой! С кошкой и исчезла!
– Боюсь, что ничего не выяснится, даже если поймают, – возразила Маренн задумчиво. – Это случайный персонаж, Эльза была вынуждена использовать её, оказавшись в полной изоляции на грани провала, но теперь она, конечно, позаботится о том, чтобы вывести старую знакомую из-под удара. Не удивлюсь, если выяснится, что старушка уже в Швеции, там же, где и Эльза. Они ловко обставили вас, гауптштурмфюрер, – она покачала головой, – и теперь, как я понимаю, надо больше заботиться не о том, как поймать старушку, это, скорее всего, уже невозможно. Лучше придумать ход, как свалить неудачу на бюро Канариса, если для этого есть варианты, конечно. Если вы подскажете группенфюреру Гейдриху, как это сделать, его гнев наверняка смягчится, – заключила она. – Я на вашем месте сейчас бы раздумывала над этим. А то можно потерять должность, вообще отправиться на фронт, группенфюрер не любит поражений. Мы все это хорошо знаем. А уж рехсфюрер – и подавно. Ему не понравится, если он узнает, что именно вы, Курт, посоветовали Свенсону снять наружку. Надо представить в отчёте так, что этот совет вы получили от людей Канариса, – предположила она. – Но нужны обоснования.
– Вы подтвердите, если потребуется, фрау Ким? – Росслинг с тревогой посмотрел на неё, явно раздумывая над её словами.
– Я постараюсь, – ответила она уклончиво. – Но не обещаю. В конце концов, я представляю здесь рейхсфюрера Гиммлера. И буду исходить из его интересов.
* * *
Скалистый берег, с редкими макушками сосен, запорошенных снегом, постепенно таял в густом белесом тумане. Стоя на палубе парохода «Микко», взявшего курс на Стокгольм, Екатерина Алексеевна смотрела, как он удаляется. Через пять часов она сойдёт с парохода в столице Швеции, всё чудовищное напряжение прошедших суток останется позади.
В первую очередь она должна позаботиться о Дарье Александровне, чтобы верные люди встретили её в Евле и приготовили ей жилье. Она очень надеялась на то, что княгиня Ливен успешно справилась с её заданием и уже находится на пути в Турку. Без сомнения, если в результате этой операции «крот» обнаружен и ликвидирован по её приказу, ищейки Свенсона из финской контрразведки бросятся разыскивать Дарью Александровну повсюду. Но сейчас уже время играет против них. Агент им неизвестен, его ещё надо идентифицировать, собрать данные, разослать ориентировки. Всё это можно организовать оперативно, но не мгновенно. Дарья Александровна вполне сможет добраться до Турку и встретиться с Паананеном, который скроет её на конспиративной квартире до вечера, прежде чем информация из Хельсинки поступит в местную полицию.
Арво Паананен – верный человек, хорошо зарекомендовал себя во время Гражданской войны, у него огромный опыт подпольной работы. Когда Дарья Александровна окажется с ним, за неё можно не беспокоиться. Главное, чтобы не сбилась раньше, всё сделала, как договаривались. И ни в коем случае не вздумала возвращаться на квартиру – там наверняка всё перевернули вверх дном.
Паананен на своей шхуне переправит Дарью Александровну в Евле. А там она уже может окончательно забыть об опасностях и волнениях. Новое жилье и содержание ей обеспечено. Во всяком случае, пока Екатерина Алексеевна остается на своем посту. Таких услуг не забывают. Сама же она вернётся через Стокгольм в Москву, и когда она снова окажется у себя в кабинете на Лубянке, война с Финляндией будет в полном разгаре.
Конечно, Лаврентий заведёт речь о том, что «крота» не надо было ликвидировать, «вы поломали всю игру», как он любит говорить. Какую игру? Агента можно было бы использовать, если бы Ярцев оставался на месте и резидентура в Хельсинки продолжала работать. Можно было бы попробовать через него «поиграть» с немцами. Но тащить его в Москву, да ещё в нынешних тяжелейших политических обстоятельствах, тащить врага в собственный дом? Это могло привести к очень опасным последствиям. Неминуемо пришлось бы выводить его на дополнительные контакты. Кто знает, как бы он ими воспользовался? Это всё лишнее.
Она была совершенно уверена в собственном решении. «Хорошо ещё, что голова не подвела и не заболела ни разу», – подумала она с иронией. Опустив глаза, взглянула на ботинки – и улыбнулась. Только сейчас она вспомнила, что уехала от фермера из Коуволы в ботинках Маши и в её платье. Только пальто, шляпка и ридикюль – свои. Вот так штука! Она надела одежду той, кого многие считали её злейшим врагом, сама она никогда так не считала. И хотя Катя не была суеверной, может быть, это принесло ей удачу в тяжелейшем деле?
Платье из бледно-лилового шелка, Маша любила такие цвета – нежно-зёленый, песочный, светло-голубой. Они прекрасно сочетались с её темно-рыжими волосами и светло-коричневыми, цвета янтаря, глазами.
Что было главное в этой поездке? Екатерина Алексеевна вдруг всерьез задала себе этот вопрос. То, что всё-таки удалось деблокировать резидента в Хельсинки, или то, что она узнала, совершенно неожиданно, что княжна Шаховская не погибла в Париже в 1918 году, что её спасли, она жива.
Для Лаврентия и руководства Лубянки – первое, лично для неё – второе. Она вспомнила застрявший в снегу поезд. «Никому не ведом промысел Божий, – говорил её дед – священник, – прими, как есть. Он мудр. Ему известно то, что не знаем мы».
Не для того ли случился буран, чтоб она сбилась с дороги и забрела на хутор фермера Оле рядом со старой усадьбой князей Шаховских и узнала наконец то, что должна была узнать, – нет на ней смертного греха, в котором всегда себя винила. Снял Господь этот страшный крест. Нет, не оттолкнула она руки, помогавшей ей, не предала, не обрекла на гибель. Маша жива, значит, и её страдания теперь смягчатся, станет
