крыше вверх, где небо вновь разъяснилось и выступили звезды.
Странная звезда, прозванная Беспокойной или Бегущей, пронеслась по небосклону.
Тинч снова вспомнил Пиро, вспомнил Таппи. Потом почему-то вспомнил Урс, таверну "У Щучьего хвоста". Старого Тосса с его огромном брюхом, которым он навалился на стол, его широкий нож, которым он пластал варёное мясо.
— Вина! — кричал Тосс. — Вина!
— Может, чего-нибудь полегче… пива? — спрашивала хозяйка, хорошо зная о том, что Тоссу, хроническому пьянице, лекарь совсем недавно вынес смертный приговор…
— Что там твоё пиво? — отзывался Тосс. — Брюхо пучить да пенчик мучить! Вина! Ну, голубушка, вина же!..
И при этом подмигивал Тинчу, что сидел напротив — неслыханная привилегия.
— Я стар, я теряю силы, — объявлял он Тинчу, отхлебнув вина, заглотав кусище мяса и вытерев жирные ладони о гладко зачёсанные назад волосы. — Я знаю, я не доживу до весны… У меня есть всё: жена, дом, корабли, богатство. Единственное… у меня нет сына. Так я считал… И тут появляешься ты. Футы, нуты, что за хлюпик такой? Хотя… я кое-что увидал в твоих глазах! И, инта каммарас, не ошибся на старости лет!.. Ты всегда ищешь чем заняться. Ты уже сейчас верно понял, что человеку следует делать со своей свободой. Нельзя бездельничать, хоть что-то, да делай, и ты это понял!
С этими словами он откинулся назад, в упор рассматривая Тинча выпученными глазами.
— Вот я, сейчас, например… — с каким-то удовлетворением молвил он. — Я выпил, да я выпил… Я выпил?!! — грозно вопросил он окружающих.
Те подтвердили: да-да, конечно, выпил, выпил…
— Во-от! Я в-выпил! Это — дело. Потом закусил. Это тоже дело. Теперь, чтоб без дела не сидеть… Всем молчать!!! — хватил он кулачищем по столу.
И затянул:
— Играет волна, набегает и бьёт волна, хэй-хо! Навеки остались вдали суета с тоской, хэй-хо!.. Всем петь мою любимую!!!
И все охотно подхватили:
— Нас берег далёкий не ждёт, платим мы сполна,
Хэй-хо!
За то, что мы отдали душу волне морской,
Хэйхоо!
За то, что захлопнули крепко тугую дверь,
Хэй-хо!
За то, что свободны как боги плывём теперь,
Хэй-хо!
За то, что в земле упокоиться не суждено,
Хэй-хо!
И холодно море, и горько от слёз оно,
Хэй-хоо!..
Тинч спал и ему снились гематитовые, тяжёлые и гладкие, отсвечивающие под солнцем волны моря и, почему-то — кони, кони, сильные кони, табуном выходящие на берег из морских глубин…
А по всему берегу, до самых гор кроваво-красным маревом плыла и пылала степь, вся из алых тюльпанов и маков, как бывает лишь раз в году, весной, когда распускаются полевые цветы и меняется ветер…
— Счастли-ивым днём
Верну-усь я в дом!
Верну-усь я в дом…
Глава 9. Дорога на Дангар (окончание)
Прочь с дороги, сомненья и сны!
Потеснитесь, все прочие даты!
Под развёрнутым флагом войны
Мы шагаем, шагаем, солдаты.
Прошлый день за горами зачах,
Новый день собирается с силой,
И несём мы войну на плечах,
Да! —
Чтоб навеки упрятать в могилу!
Песня эпохи Нирлантов
1
— Затягивает небо, — сказал один из чаттарцев, помешивая ложкой в котле. — И тепло. Парит! Вчера такого не было.
— И не говори, — сказал другой. — Такая мерзость творилось!
— Эй, приятель, — толкнули в бок третьего, — ты вчера что-то там плёл про "Ночного Воина". Сегодня ночью он как, придёт? Посмотреть хочется.
— Все мы здесь ночные воины, — откликнулся третий. — Ну, и чего ты пихаешься? Мне как раз такой сон приснился!
— Небось про дом. И про семью.
— Эй, ребята, — вполголоса сказал разбуженный. — Глядите-ка, что там?
Ночной горизонт в направлении Дангара был подсвечен огнём. Зарево колыхалось… наверное, от ветра.
— А кто его знает, — лениво ответил Гриос. — Завтра вечером узнаем. Ты, не ленись давай, помешивай. Бульон наваристый должен быть — как подливочка. Но не дай Мастер — подгорит!
— Идёт кто-то.
— Ну, идёт. Понятно кто…
— Не спим? Сигнала к отбою не слышали? Это кто, ты, Гриос?
— Не спится…
Карраден и два пехотинца присели к костру.
— Запах от вашего варева — по всему лагерю. Может, угостите чем?
— Может и угостим, — молвил один из готовивших. — А может и нет. Одного коня на сто тысяч ртов не поделишь.
— Слышал, слышал. Это у вас, значит… У тебя в эскадроне, Гриос?
— Говорил я этому олуху: не давай пить коню, а то… Ну и сгубил скакуна, инта каммарас! А этот… что сейчас вместо Теверса, вмиг учуял: давай, дескать, тушу на общий стол. Я у него только требуху и выпросил. Хоть что-то первому чаттарскому должно остаться? Должно!
— Теверс нынче артиллерией командует, — поддержал разговор один из солдат. — А этот, ну… хорошо, что не знает, что в лошади самое вкусное.
— Что готовите, ребята? — весело спросил Гурук.
— Да вот… Гриос, по такому случаю, решил нас колбаской побаловать. По своему рецепту. Нутряной жир, печёнка, сердце там… режешь, набиваешь в кишку… специи, там, соль и варишь.
— Гриос, а мне говорили, ты эскадрон в чёрном теле держишь? — спросил Карраден. — Продыху не даёшь?
— Главная беда у солдата какая? — отозвался Гриос. — Скажешь, голод, холод, ранения? Нет. Главный вред солдату — от безделья. Потому они у меня то палатки штопают, то снаряжение подтягивают. Тебя-то вон в темноте за милю слыхать. Бренчишь как конь.
— Да, ко-онь! — жалостливо протянул в темноте кто-то. — Такой был конь…
— Конь… — сказал, потирая слезящиеся глаза, тот, кто мешал в котле, — конь существо нежное, ухода требует. Вы, пехота, такого не знаете, а конь… он ведь нежнее женщины. Баба, она всё выдержит, а вот конь…
Несколько минут все дружно спорили, кто выносливее: конь или женщина. Большинство было за женщину.
— Что-то плохо горит у вас, — заметил Гурук. — Дровец бы подложить.
— Дрова беречь надо, — ворчливо ответил костровой. — Где мы здесь, в степи, лишних дров найдём?
Но всё же подбросил на угли ветку можжевельника. Иглы вспыхнули, смолистый дым повалил во все стороны.
— Ну вот, — недовольно проворчал кто-то. — Кха-кха!.. Заботливый! Всё зрелище испортил.
— А что ты там углядел? — спросил Карраден.
— Да так, звёздочку в небе. Теперь уж пропала… за дымом вашим. Ушла в облака.
— А, эта… — сказал Карраден. — Как её кличут… Летящая… Бегущая…
— Да, та, что не стоит на месте.
— Подумаешь, звезду увидел летящую, — сказал кто-то из темноты. — Почему бы звёздам — и не летать. Птицы
