увеличивался с каждым шагом.
Глеб пытался замедлить темп, унять бешено колотящееся сердце, остановить прилив крови к твердому, как камень, члену, — но тщетно. Возбуждение было слишком сильным, чтобы его можно было сдержать. Он не мог вспомнить, когда в последний раз чувствовал себя таким живым.
Ее прикосновение было наэлектризованным. Каждый раз, будучи рядом с Анной, Глеб чувствовал это. Он чувствовал себя более похожим на себя, чем когда-либо. Когда он был с ней, он был просто Глебом. С ней не было никакого ориентира, которого он должен был достичь, чтобы завоевать ее, никакой недостижимой цели, ради которой он должен был работать, чтобы стать достойным ее внимания. Он просто должен был быть верен самому себе и ей.
Это были единственные два правила. Такая свобода вызывала привыкание.
Он не знал, сможет ли вернуть ей что-то хотя бы близкое к тому, что она заставила его почувствовать. Но он собирался попытаться. Если он что-то и знал о себе, так это то, что ему не нравилось терпеть неудачу, а это случалось с ним крайне редко.
Добравшись до своей спальни, Глеб снял с Анны шорты и уложил на кровать.
Она подняла руки над головой, демонстрируя свои обнаженные груди, и его член подпрыгнул. Кончиками пальцев он провел по внешней стороне ее ноги, начиная с лодыжки и заканчивая бедром. Она лишь наблюдала за его движениями.
Затем, просунув пальцы под резинку ее белых, украшенных вишенками трусиков, он скользнул ими вниз по ее округлым бедрам и стройным ногам. Когда она была полностью обнажена, он позволил своему взгляду медленно скользить по ней, запоминая каждую деталь.
— Как я уже сказал, войны, памятники… опьяняешь, — он повторил основные моменты из своего «монолога», и на ее лице появилась ухмылка.
— Переработанная поэзия, — она притворилась, что зевает, прикрыв рот рукой. — Я думала, ты лучше этого. Глеб знал, что она шутит, но воспринял это как вызов.
— Твои груди настолько совершенны, что в их честь следовало бы построить храм. Его рука потянулась вперед, и он начал объяснять, по очереди обхватывая каждую из них ладонью: — Как будто они были созданы специально для того, чтобы поместиться в моей ладони. Твоя кожа такая безупречная, как будто сделана из фарфора. И все же, когда прикасаешься к ней, она такая теплая и мягкая. Ты Клеопатра и Елена Троянская в одном лице. Я хочу поклоняться твоему бо…
— Ладно, ладно, хватит, — рассмеялась Анна и приподнялась так, чтобы прикрыть его рот рукой. — Я поняла тебя. Прекрати.
Глеб игриво прикусил ее пальцы, прижатые к его губам, и она отдернула руку, рассмеявшись.
Он начал осыпать поцелуями ее ключицы, продвигаясь все ниже, произнося по одному слову между каждым прикосновением. Он прошептал, касаясь ее нежной кожи:
— Ты уверена, что хочешь, чтобы я остановился?
— Нет, — выдохнула она.
Не колеблясь, он опустил голову и начал прокладывать дорожку поцелуев вниз по ее животу, оставляя языком извилистый след.
— Не останавливайся, — простонала она, и все легкомыслие немедленно исчезло из ее голоса. — Пожалуйста, не останавливайся. Он не заставил бы ее просить дважды.
Он раздвинул ее колени и немедленно приник ртом к ее сияющему холмику, поглощая ее сладкие соки. Она выгнула спину и застонала.
Руки Анны взлетели над головой, и она изо всех сил вцепилась в ткань наволочки. Ей казалось, что если она отпустит эту нежную ткань, то потеряет связь со всем, что удерживало ее на земле. Все в ней словно вращалось в космическом пространстве.
Когда Глеб прикасался к ней, согревал кожу, целовал в самых интимных местах, это было почти невыносимо для ее мозга.
В течение стольких лет она заботилась обо всех, кроме себя самой. У нее не только не было времени побеспокоиться о своих собственных потребностях, но даже сама мысль о том, что в мире найдется человек, чьим приоритетом будет забота о ней, ее хорошее самочувствие, удовлетворение ее нужд прежде своих собственных, — была немыслима.
Что ж, как бы сильно ей это ни нравилось, какая-то часть ее мозга кричала: «Не увлекайся!»
Она знала, что ей просто нужно расслабиться и наслаждаться нахлынувшими на нее ощущениями. Ей нужно было просто жить настоящим моментом во что бы то ни стало. Никаких осуждений, никакого анализа. Ничего. Просто чувства.
Удивительно, но как только Анна решила расслабиться, ее тело и эмоции полностью успокоились. Внезапно ее захлестнуло море приятных ощущений, а мозг просто отключился, как будто кто-то выдернул его из розетки. Больше не было познания, только чувства.
Это был рай.
Ее кулаки разжались, а плечи откинулись на подушку. Она почувствовала, как кровать поглощает ее, словно большой зефир.
Затем произошло самое большое чудо из всех возможных — она начала чувствовать, по-настоящему чувствовать, что Глеб делал с ней.
Она ощутила неконтролируемое давление у себя между ног, где он сосредоточил почти все свое внимание, но это было нечто гораздо большее.
Чередующиеся волны всепоглощающей потребности и удовольствия волной прокатились по всему телу, от макушки до пальцев ног. Затем появилось нежное покалывание, которое распространилось по животу, словно легчайшее касание крыльев бабочки.
Она чувствовала каждое прикосновение его языка и касание пальца в тех местах своего тела, с которыми он даже не соприкасался. Он крепче сжал ее талию, и она почувствовала это всем своим существом.
Она полностью расслабилась и сдалась ему, поскольку он объявил ее тело своей территорией.
Продолжая водить языком вокруг ее напряженного бугорка удовольствия, он ввел в нее два пальца. Он двигал ими взад-вперед, вверх-вниз, делая все возможное, чтобы полностью растянуть ее. Каждый раз, когда он двигал рукой, она чувствовала мучительно прекрасное давление, распространяющееся от ее сердцевины по всему остальному телу. Пламя разгоралось все ярче и жарче, угрожая охватить ее, пока она не поняла, что есть только один выход. Она больше не могла этого выносить. Она нуждалась в нем. Прямо сейчас.
— Ты нужен мне, Глеб. Внутри. Я не могу больше ждать.
Он поднял голову и посмотрел ей в глаза. На его губах появилась дерзкая улыбка.
— Я уже внутри тебя, — поддразнил он.
— Ты же знаешь, что я не это имела в виду, — выпалила она в ответ. Ее голос был очень серьезен.
— Не совсем, — продолжил он. — Думаю, ты должна объяснить мне.
Она застонала от разочарования и сжала простыни в кулаках.
— Глеб, пожалуйста.
Хотя эта просьба должна была вызвать у него сочувствие к ее бедственному положению, она, казалось, еще больше позабавила его. Улыбка на его лице стала еще шире от ее разочарования.
— Если ты в таком
