ничего больше рассказать не может. Тогда я сказала, что оскорблена тем, что мистер Фрэнкленд отослал ее, несмотря на все наши старания, лишь из-за пустой прихоти жены. Миссис Джазеф посмотрела на меня с таким выражением, которого я ни разу не видела за все пять лет знакомства с ней, и заявила, что она никогда не обвиняла миссис Фрэнкленд в том, что та вбила себе в голову какую-то прихоть. Я же ответила, что, как по мне, поведение миссис Фрэнкленд было поведением дурно воспитанной, дерзкой, капризной и бесчувственной женщины. Что ж, вы думаете, она сделала? Она подошла ко мне, вообразите, подошла прям вплотную и сказала: «Неправда, неправда! Миссис Фрэнкленд ни дерзкая, ни капризная, ни бесчувственная женщина». «Вы, кажется, решились противоречить мне во всем, миссис Джазеф?» – спросила я. «Нет, – ответила она, – я только хочу защитить миссис Фрэнкленд от несправедливых обвинений». Это были ее слова, мистер Орридж.
Лицо доктора выражало полнейшее изумление. Миссис Норбери продолжила:
– Это меня, конечно, рассердило, но я сдержалась. «Миссис Джазеф, – сказала я, – я не привыкла к подобной дерзости и менее всего ожидала ее от вас. Я не хочу знать, почему вы взяли на себя труд защищать эту миссис Фрэнкленд, которая так неучтиво поступила в отношении и ко мне, и к вам, но я вам прямо скажу, что со мной должны разговаривать уважительно все, кто у меня работает, начиная с экономки и кончая горничной». Она попыталась прервать меня, но я не позволила. «Нет, – сказала я, – лучше молчите; любую другую служанку я бы прогнала сию же минуту, но к вам я буду снисходительна, потому что в течение вашей службы вы вели себя примерно. Я оставлю вас на ночь, чтобы вы остыли и обдумали то, что произошло между нами; и утром буду ожидать с надлежащими извинениями». Видите, мистер Орридж, я намеревалась действовать справедливо и доброжелательно; я готова была сделать поблажки – и каков, вы думаете, был ответ? «Я, – сказала она, – готова извиниться прямо сейчас, если мои слова вас обидели; но ни сегодня вечером, ни завтра утром не буду молчать, если вы при мне будете обвинять миссис Фрэнкленд в нецивилизованном или неподобающем поведении по отношению ко мне или к кому бы то ни было». «Вы серьезно мне это говорите, миссис Джазеф?» – спросила я. «Да, – ответила, – и я говорю это искренне; и мне очень жаль, что я не могу поступить иначе». «Если так, – сказала я, – я избавлю вас от необходимости сожалеть. Я прикажу управляющему выдать вам ваше жалованье и прошу вас оставить мой дом чем скорее, тем лучше». «Я уйду завтра утром, – сказала она. – Но не надо беспокоить управляющего. Я вас уважаю и благодарю за прошлую доброту, так что не собираюсь брать деньги за месяц, который я не отработала». Тут она поклонилась и вышла. Вот, слово в слово, что произошло между нами, мистер Орридж. Объясните поведение женщины по-своему, если можете. Я говорю, что оно совершенно непонятно, если только вы не согласитесь с тем, что она была не в своем уме, когда вернулась в этот дом прошлой ночью.
Доктор начал думать, что подозрения миссис Фрэнкленд было не совсем безосновательны. Однако он благоразумно воздержался от того, чтобы усложнять ситуацию, высказывая свои мысли, и, ответив миссис Норбери несколькими неопределенно вежливыми фразами, попытался смягчить ее раздражение против мистера и миссис Фрэнкленд, заверив, что он пришел с извинениями от мужа и жены за явное отсутствие вежливости и внимания в их поведении, которое обстоятельства сделали неизбежным.
Доктор был удивлен поведением миссис Норбери, которая, излив гнев на мистера и миссис Фрэнкленд в весьма энергичной тираде, вышла, захлопнув дверь. Мистер Орридж, оставшись один, стал думать, что ему делать. Он сам был заинтригован таинственным поведением миссис Джазеф почти так же, как сама Розамонда. Он решился позвать лакея и приказал подать экипаж. А еще уточнил, когда уехала миссис Джазеф.
– Около десяти часов, сэр, – ответил слуга, – как раз почтовая карета ехала к станции железной дороги; она и уехала.
– Она взяла все свои вещи? – спросил мистер Орридж.
– Я думаю, сэр, – сказал слуга смеясь.
Вернувшись в город, доктор отправился на станцию железной дороги в надежде собрать еще какие-нибудь сведения о миссис Джазеф. От смотрителя станции он действительно узнал, что в числе пассажиров, выехавших из Вест-Винстона в одиннадцать часов, была одна дама, казавшаяся взволнованной и сидевшая с опущенною вуалью. А еще она спросила, в какой поезд нужно сесть в Эксетере, чтобы попасть в Корнуолл. Но я сказал, что не знаю расписания и ей лучше уточнить его уже в Девоншире, когда мы доедем.
– Ее я и ищу. Куда она взяла билет?
– В Эксетер.
– Она казалась робкой, беспомощной женщиной, которая путешествует одна. Она совершила какое-нибудь преступление, сэр? – спросил станционный смотритель.
– О нет, нет! – проговорил доктор, сел в экипаж и приказал ехать в «Голову тигра».
У него был вид человека, который сделал все, что от него ожидали. Он утешался мыслью, что к своим весьма неполным сведениям о миссис Джазеф может прибавить достоверное известие – она уехала в Корнуолл.
Книга IV
Глава I
Заговор против тайны
Вечером следующего дня дилижанс, следовавший через Корнуолл до Труро, высадил в месте назначения трех пассажиров: пожилого джентльмена, его дочь и даму под вуалью, в которой читатель легко бы узнал таинственную миссис Джазеф.
Отец и дочь забрали багаж и отправились в гостиницу, а миссис Джазеф стояла на тротуаре в нерешительности и, казалось, не знала, что делать дальше. Заметив это, служащий вокзала подошел к ней, спросив, не может ли он чем-нибудь ей услужить. Она недоверчиво посмотрела на него, затем, видимо, опомнившись, поблагодарила за доброту и спросила, путая слова и волнуясь, что показалось кучеру очень необычным, можно ли ей оставить на некоторое время багаж в конторе дилижансов.
Получив разрешение, она оставила чемодан и пошла по главной улице, вскоре повернув за угол. Оглянувшись и удостоверившись, что за ней никто не следит, она торопливо прошла несколько шагов и снова остановилась перед магазином, где продавались книжные шкафы, тумбы, ящики для бумаг и письменные столы. Посмотрев внимательно на вывеску – «Бухман. Краснодеревщик» – она заглянула в витрину. За прилавком сидел мужчина средних лет с веселым лицом и полировал кусок розового дерева, оживленно кивая через равные промежутки времени, словно напевал какую-то мелодию. Убедившись, что в магазине нет покупателей, миссис Джазеф вошла.
Как только она оказалась внутри, ей стало ясно, что веселый человек за прилавком
