81): «В установленном Конституцией Российской Федерации порядке он (Президент. – К.К.) принимает меры по охране суверенитета Российской Федерации, её независимости и государственной целостности, обеспечивает согласованное функционирование и взаимодействие органов государственной власти». Это положение подчёркивает и оправдывает особое положение первого лица, являющегося уже не просто главой исполнительной власти, но кем-то, находящимся над всеми тремя ветвями власти в целом. Такие положения используются в конституциях стран, склоняющихся к авторитаризму. Изучение конституционных документов это подтверждает: положение об арбитраже содержалось в Конституции де Голля (1958), установившей режим авторитарной власти президента Франции. Подобные положения можно найти в Конституции Румынии 1991 года [92] и в «лукашенковской» Конституции Беларуси [93]. Репутация обоих режимов известна. В связи с этим соответствующее положение в новую российскую конституцию вносить нежелательно.
Столь же сомнительна известная формула о Президенте как «гаранте Конституции». В существующей Конституции РФ указано (п. 2 ст. 81): «Президент Российской Федерации является гарантом Конституции Российской Федерации, прав и свобод человека и гражданина». Трактуется это так: «К юридическим свойствам Конституции относится её особая охрана. Ст. 80 Конституции закрепляет, что Президент РФ является гарантом Конституции. В его присяге он обязуется соблюдать и защищать Конституцию РФ. Президент вправе приостанавливать действие актов органов исполнительной власти субъектов РФ в случае противоречия их Конституции». Это опять же закрепляет особое положение и особые права первого лица – в частности, это можно понять так, что соответствие тех или иных актов Конституции определяет Президент лично. И опять же: понятие «гарант Конституции» в европейских и иных конституционных законах не используется, за исключением всё той же Беларуси [94].
Заключение
Внимательный читатель, наверное, заметил: в предыдущих рассуждениях я исходил из презумпции того, что Конституция защищает народ и исходит из интересов народа. Надо ли говорить, что это отнюдь не очевидно? Во всяком случае, нынешняя власть даже не скрывает, что является антинародной в самом прямом смысле этого слова – она рассматривает большинство населения страны (прежде всего национальное большинство – русских) как поверженных врагов и обращается с ними соответственно. Поэтому я думаю, что Конституция, устроенная на принципах, изложенных выше, может быть принята только в результате национальной революции.
Однако можно поставить вопрос и иначе. С чего, собственно, начинается революция? С чёткого формулирования требований и претензий к власти, разделяемых большинством населения. То же самое требуется и для написания нового Основного Закона. Нам нужен документ, аналогичный американской Декларации Независимости – список тех обстоятельств и событий нашей истории, которые мы все считаем преступными и повторения которых в будущем мы решительно не хотим. Составление – публичное и гласное – подобной Декларации может стать механизмом формирования общественного консенсуса. Собственно говоря, я не вижу другого механизма, который позволил бы его достичь. Если мы договоримся между собой о том, что некоторые вещи, которые случились с нами и нашими предками, мы больше никогда не допустим – и прежде всего пресечём возможность совершить это законным путём – мы тем самым сделаем первый шаг на пути к нашему освобождению.
Женщина как неустранимый элемент коллектива в советской культуре
Русскую – и советскую – культуру можно обвинить во многом, но только не в пренебрежении к женщине. Подчёркиваю – культуру, «в жизни оно по-разному бывало». Но культура у нас на редкость гендерно уравновешена.
Начать с самого языка. В большинстве европейских языков нет отдельного слова «человек» – есть слово «мужчина», который является синонимом «человека вообще». На этой теме любят спекулировать феминистки – в начале обычной речи фемок перед неподготовленной аудиторией обычно задаётся вопрос типа «человек ли женщина, если человек – это только мужчина?»
Шутка стара – ещё Разумихин у Достоевского переводил, если кто помнит, немецкую брошюрку с соответствующим названием. На русский это перевести сложновато из-за чёткого разделения понятий – «мужчина», «женщина», «человек». Разве что прицепиться к тому, что «человек» – мужского рода, так зато и «плоть» и «душа» – женского (так что, выходит, «муж» состоит из двух «женских» половинок). А уж «тело» и вовсе аккуратно выведено в средний, потому как тело бывает всякое (в отличие от твёрдо мужского латинского corpus’а).
От всего этого остаётся ощущение, что «мужчина» без «женщины» как-то не вполне самодовлеющ, несамодостаточен.
Это, кстати, создаёт специфические проблемы. Помнится, в ранние девяностые одна моя знакомая, профессиональная феминистка – в смысле, не идейная, а просто пристроилась в какой-то «фонд», денежка по тем временам капала ощутимая – жаловалась, что им «из центра» прислали установочную брошюру, их надо перевести, а весь пафос первого же абзаца (который как раз про “man”) в русском переводе терялся.
Я предложил ей выкрутиться через указание на то, что русская грамматика принижает женщину как профессионала: из-за неунифицированности системы суффиксов маркировки женского пола «-иц/-к» и её неполной совместимости с суффиксом «-ист» названия многих профессий не имеют женского варианта, или, того хуже, звучат пренебрежительно (как, скажем, «адвокатша»). Девушка подумала и сказала, что такие тонкости не прокатят – «ты не представляешь, какие они там тупые упёртые…» (дальше шёл экспрессивно окрашенный гендерный монолог). Уж не знаю, чем у них там всё закончилось.
Но подойдём к тому же с другого края – к вершинам языка, то есть к литературе. В русской литературе почему-то не приживается западная идея «чисто мужского коллектива». В коллективе мальчиков должны быть девочки – потому что как же иначе-то? Мальчиков нельзя оставлять одних. Одни они могут забаловать, зашалиться и дошалиться до нехорошего. Ой-ёй.
Особенно ярко эта тенденция проявилась в советское время.
Чтобы не быть голословным, возьмём детскую литературу, где всё на поверхности и «видно сразу». Вот там-то это правило – обязательное наличие женщин даже в том коллективе, который просто обязан быть мужским по законам жанра – выпирает со страшной силой.
Начнём с совсем чистых примеров, а именно переводов и пересказов. Есть две знаменитые переводные книжки, на которых воспитывались поколения русских детей. Это «Маугли» и «Винни-Пух».
Так вот. В обоих текстах переводчик почему-то вмешался в текст, заменив пол некоторых персонажей. С единственной целью – чтобы разбавить чисто мужскую компанию. Причём что характерно – новоявленная «девочка» не выглядит слабой, окружённой заботой. Напротив, женская позиция – сильная позиция. Причём сильная – внутри мужского коллектива.
В «Маугли» одна из самых запоминающихся персонажей – чёрная пантера Багира. На самом деле это леопард Бахир (ну, если точнее, Bagheera), «чёрный воин» системы «джыгыт-кынжал». У переводчицы Багира становится «Шамаханской Царицей» – сильной, умной и безжалостной женщиной, обводящей вокруг пальца туповатых мужчин благодаря своей опытности и коварству.
Например, её отношения
