Олег Андреевич сплел руки на груди. — Потому что не важно, кого ты убил! Важно, что ты — убил!
Гришка продолжал хранить молчание, понимая, что это, скорее всего, прелюдия к чему-то действительно важному.
— И судьям, и прокурору все равно, убил ты уголовного авторитета по кликухе Улыбка или старичка-пенсионера. Ну, может, пару годков скинут. Не двадцатник влепят, а восемнадцать!
Тарасов на секунду выдержал паузу, наблюдая за его реакцией. Гришка, почти не мигая, смотрел на него. Удовлетворенный полученным эффектом, Тарасов продолжил:
— А на зоне тебя точно за Ваську достанут! Так что, есть сейчас «вышка» или нет — для тебя почти все равно!
— Что же делать? — хрипло выдавил из себя Гришка. То, что ему прогнозировал Тарасов, он обдумал уже давно.
— Во-о-от! — удовлетворенно протянул капитан. — А мне, понимаешь, не все равно, что неразумный пацан, который в сущности является свидетелем… Да! Свидетелем, — уточнил следователь, верно заметив, как Парфен встрепенулся на его слова, — сядет на всю свою молодость, а может, и на всю жизнь за то, что какой-то урод недоделанный кошелек себе баксами нашпигует!
Самое интересное, что Гришке запали его слова в душу. Искренне или нет Тарасов говорил, но все произошедшее после его монолога тот стал видеть совершенно под другим углом. Возможно, произошло это потому, что Парфенову Григорию нужно было оправдаться в собственных глазах. Дескать, подставили за гроши, чуть на тот свет не попал, и я еще и геройствовать должен?! Молчать, как партизан у фашистов на допросе?! Нет уж, дудки!
— Допустим, я расскажу все, что слышал от других ребят, — поразмыслив, медленно произнес парень, — какая мне тогда разница, кто меня уделает — бандиты Улыбки или свои же?
— Резонно, — заметил капитан, доставая пачку «Явы». Заметив жадный взгляд подследственного, торопливо предложил: — Кури, кури!
Парфен взял сигарету и глубоко затянулся. В камеру коридорный доставил его час назад, и по табачку парень успел соскучиться.
— А если я тебе скажу такую вещь, — затягиваясь, произнес следователь, — что сейчас наша любимая Дума принимает закон о защите свидетелей, ну а коли ты у нас отныне свидетель, то он применим к тебе по полной программе. Смотри, — оживился Тарасов, явно осененный какой-то мыслью. — Пока тебя из общей камеры в персональную перекантуем! Телевизор, жратва цивильная — все это я тебе гарантирую! Подружка твоя сможет тебя навещать! Ну а после суда… — он немного запнулся, но потом, чуть улыбнувшись, тем же твердым голосом выдал: — После суда уедете с твоей красавицей в другой городок, где ни ты, ни тебя никто не знает! А потом страсти поулягутся! Долго помнить за Ваську никто не будет — на его месте уже кто-то другой появится, и может, и его, дай бог, шлепнут! Ну как?
— Нормально! — чуть хриплым голосом выдавил Гришка, пряча глаза.
— Ну и отлично! — обрадовался капитан. — Сейчас иди в камеру, а завтра утром я тебя вызову! Завтра же и перевод на отдельное жилье организую!
Гришка не мог видеть, как жестким взглядом жег его спину Тарасов, чуть ли не потирая руки от удовольствия. Самое интересное было в том, что он нисколько не наврал: ему действительно было наплевать на то, кто пристукнул Улыбку и говенного коммерсанта. Важны были ему две вещи, которые он мог получить в результате успешной раскрутки этого дела, — повышение, о котором он мечтал, и еще одно обстоятельство, о котором Гришка тогда и не догадывался. Впрочем, он и не мог о нем никак догадаться! Хотя уже потом, намного позже, все узелки той незатейливой истории развязались и… впрочем, все это произошло намного позже. А пока он шел впереди конвоира, невольно улыбаясь. Перед ним забрезжила надежда выпутаться из этой передряги.
В камере никто не обратил внимания на его появление. Кавказцы, оказавшиеся на самом деле азербайджанцами, сидели в своем углу и что-то говорили по-своему. Химика, как заметил Парфен, в камере не было. Парфен перевел взгляд на Калгана и поймал в его глазах что-то такое, что заставило сразу отвернуться. Сердце кольнуло.
«Ничего, завтра он уже меня не достанет!» — утешил он себя, укладываясь на шконку. Но, оказывается, нашелся все же сокамерник, который проявил к нему интерес.
— Эй! — услышал он голос с акцентом и почувствовал, что за ногу его кто-то тронул.
Он резко сел на своем лежбище и уставился на самого молодого из кавказцев, того, что таращился на него на прогулке.
— Ты Парфен? — поинтересовался он.
— Да.
— Тебе привет от Кости. Говорит, что скоро уладят твое дело!
— А ты его откуда знаешь? — насторожился Парфен.
— Это неважно, — сразу стал скучным кавказец, — что просили — я сказал!
После этого парень отошел от него и направился к своим. Сказал им что-то на родном языке, и те дружно засмеялись.
— Эй, малой! — через некоторое время услышал он опять негромкий голос, который узнал сразу.
Ворон слегка прочистил горло и стрельнул глазами в сторону кавказцев.
— Что этому хмырю от тебя нужно было? — напрямую спросил он у парня.
— Привет с воли передал, — скупо ответил Парфен.
— Не знаю, какой привет он тебе передал, но ночью сегодня тебе лучше не спать! — тихо произнес «пенсионер». — По твою душу они здесь!
— Откуда знаешь? — так же тихо спросил Гришка, вцепившись в худую руку.
— Я же наполовину татарин, — усмехнулся Ворон. — Так что немного кумекаю на их языке. Слышал, как они сейчас говорили. Вроде как говорили про тебя, про ночь и про какого-то Костю. Так что смотри!
Сказав это, Ворон стрельнул быстрым, выработанным за годы практики незаметным воровским взглядом в сторону кавказцев и как ни в чем не бывало потопал к параше.
— А где Химик? — поинтересовался у него Парфен, когда тот возвращался обратно.
— Да его сразу за тобой с вещами на выход подтянули, — огорошил его старый уголовник и развернулся, чтобы идти дальше.
Парфен лег на свою шконку и закрыл глаза. Неожиданно на память пришла виденная во дворе картина. Однажды сопливым мальчуганом он с товарищем наблюдал, как дворовые псы зажали в угол дворовую же кошку Мурку.
Серая небольшая кошка, увернувшись от грозных клыков, села на задние лапы и передними быстро-быстро махала в воздухе, норовя зацепить собачью морду. Псы наскакивали, уворачиваясь от когтей, и злобно тявкали. Мурка отвечала им диким воем, в котором ярость смешивалась со смертельным страхом. Казалось, ничто не могло уже спасти киску — кольцо быстро сужалось. Неожиданно сопливые зрители услышали за спиной отборный мат, и один из псов жалобно взвизгнул — в него попал булыжник. Мурка тут же воспользовалась подаренным судьбой шансом и серой тенью взлетела на забор, а оттуда
