его всегда носить очки. У него был большой лоб и румяный жизнерадостный цвет лица, оно становилось ярко окрашенным в моменты гнева. Кавур одевался с явной небрежностью, обычно в темно-коричневый фрак, черные чулки, черный шелковый галстук, коричневый атласный жилет и серые помятые брюки. Теперь, когда начал достигать политического успеха, он был уверен в себе, стал менее тревожным, резким и, как следствие, более популярным. Среди особо заметных аспектов его темперамента в среднем возрасте были приветливость и жизнерадостность, и, несмотря на то что ему по-прежнему часто не доверяли, мало кто не любил его, какими бы ни были их политические взгляды»[209].
«Ближайшие соратники, — продолжает британский историк, — отмечали его беззаботный характер и искренний интерес к новым знакомствам с представителями любых слоев общества. Его речь легко переходила от серьезной к шутливой и, в редких случаях, к непристойной. Практически все отмечали добродушие и полное отсутствие торжественности, а де ла Рив, сам, возможно, слишком серьезный, назвал его самым забавным человеком, которого он когда-либо встречал. Некоторые люди задавались вопросом — не слишком ли у него много ума для столь маленького сердца? Сам же Кавур беспокоился, что он может быть слишком холодным и расчетливым, но дружелюбная улыбка и непринужденный смех проявлялись легко и часто. Один критик описал его как обладателя „ужасного дара знакомства“ и непогрешимого обаяния, пленившего даже большинство его политических врагов»[210].
Кавур возглавил правительство Сардинского королевства в момент, когда реакция и контрреформы стали реальностью жизни в Европе. Общественный маятник, резко качнувшийся в 1848–1849 годах в левую сторону, теперь, набирая ход, двигался в противоположную. Вторая республика во Франции, пережив взлет, в результате государственного переворота в декабре 1851 года превратилась в единовластную консервативную систему. Как показало ближайшее будущее, и это состояние не было статичным. Республика доживала последние месяцы.
Правители Австрии, Пруссии и России подавили оставшиеся очаги волнений и вернулись на ранее утраченные позиции. Урок не прошел даром. Император, король и царь попытались реанимировать Священный союз и вдохнуть новую жизнь в солидарность монархов, столь успешно опробованную после Венского конгресса. Великие державы снова распространили свое влияние на соседние страны и регионы, подталкивая местные элиты к возвращению на дореволюционные рельсы.
В Италии процесс возрождения старых порядков проходил особенно успешно. Государства полуострова сбросили с себя либеральную блажь и всё больше становились похожими на реликты прошлых столетий. Папа Пий IX не уставая посылал на головы либералов, республиканцев и прочих революционеров проклятия, тем самым морально подталкивая королей, князей и герцогов смотреть назад, а не вперед.
Даже Великобритания, издревле гордившаяся своими либеральными традициями, успешно избежавшая вихрей революции, испугалась ирландцев, чартистов и радикалов, а также повторов экономического кризиса, вроде того, который был в середине 1840-х годов. Владычица морей предприняла самые энергичные меры к недопущению нарушения баланса сил на континенте и в максимальной степени принципов свободной торговли.
В этой бездушной атмосфере политической контрреформации Пьемонт представлялся оазисом посреди выжженной пустыни. Однако и здесь зелень и цветы островка свободы также стали блекнуть. Виктор Эммануил II в тяжелейших условиях военной катастрофы не отказался от конституции и государственных институтов образца 1848 года, за что был признан и уважаем большей частью пьемонтского общества, но консерваторы и клерикалы, вдохновляемые остальной Европой, всё смелее пытались вернуть утраченные позиции. На фоне нерешительности прежнего правительства и недовольства короля, подталкиваемого собственной матерью, женой, ближним кругом и реакционерами всех мастей, политический климат Сардинии начал переходить к засухе.
Для Кавура остановить сползание страны в прошлое стало не только делом принципа, но и времени, поскольку его-то и не было. Уже через несколько дней после формирования нового кабинета ему пришлось вступить в ожесточенный бой. Причиной стал все тот же законопроект о гражданском браке. Еще летом, 9 июня 1852 года, проект закона был поддержан палатой депутатов 94 голосами против 35[211]. Но дальше дело не продвинулось, поскольку против этого законопроекта, воплощавшего либерализм государства и движение в русле реформ, сплотились все недовольные.
Пий IX гневно заклеймил закон и пригрозил королю ответственностью за то, что тот позволит своему народу жить в грехе. Клерикалы обещали отлучить от церкви всех, кто поддержит «узаконенное сожительство». Испуганный Виктор Эммануил II заявил, что не согласится ни на один закон, противоречащий мнению понтифика, и готов на любые жертвы ради страны, кроме жертвы своей совести[212]. Более того, король тайно написал лидеру правых кресел в палате депутатов Ревелю, что если бы большинство было мудрым, то проголосовало бы против[213].
Кавур был раздражен уступками Святому престолу и местным консерваторам и настаивал на том, что правительство не должно сдаваться и идти на компромисс. «Нельзя сделаться марионетками церкви и ее прислужников», — говорил он.
В декабре 1852 года верхняя палата субальпийского парламента приступила к рассмотрению вопроса о гражданском браке. 16 декабря Кавур выступил перед сенаторами. В речи, обращенной к присутствовавшим, он отмечал, что в других католических странах Европы и на американском континенте закон о гражданском браке давно успешно функционирует и церковь не устраивает истерики. Почему же этого не может быть в Италии? «Могут ли отношения человека с Богом, по сути, независимо от времени и пространства, изменяться при пересечении горы или реки?»[214] — вопрошал сенаторов премьер-министр. В Италии церковь все еще сохраняла свою деморализующую власть по чисто светским делам. Ссылки на традиции и историю не выдерживали критики. Если следовать этой логике, то рабство надо признать незыблемым правом. Времена изменились. Воинствующий атеизм Французской революции конца прошлого века давно отошел в прошлое. Поэтому революционеры 1848 года гораздо гуманнее и цивилизованнее революционеров 1793-го. К чему привело безоговорочное следование советам клерикалов, видно на примере такого отсталого государства, как Неаполь. Все здравомыслящие люди, завершал свою речь Кавур, желают установить гармонию, но для этого «церковь должна провести одни реформы, а государство — другие. Рассматриваемый закон относится к компетенции государства, но если оно не выполняет свой долг, то как можно ожидать, что церковь выполнит свои обязательства?»[215]
Несколько дней в стенах дворца Мадама велись жаркие дискуссии. Казалось, что закон будет принят, но 20 декабря 1852 года сенаторы, ведомые своим президентом Джузеппе Манно, небольшим перевесом голосов его отклонили. Правительство отозвало закон и больше этот вопрос на рассмотрение членов парламента не вносило. Скорее всего, Кавур посчитал гораздо важнее не входить в очередной политический кризис из-за закона о гражданском браке, успешно похоронивший прежний кабинет, и сохранить свои позиции. При этом он и не думал отступать в принципе. События последних недель только подтолкнули его
