серьезной, терпеливой, степенной – мне пока не по плечу. Вообще, лучше всего мне бы подошла роль подростка в какой-нибудь истории о сумасшедшей любви. Покуда роль моей жизни мне никто еще не предложил, я беру те роли, которые есть.
А что, это тоже неплохая роль. Можно на денек-другой побывать в шкуре молодой мамаши. Смогу или не смогу проявить себя в этой роли?
Я успокаиваю ерзающих от нетерпения, проголодавшихся детей, и сама чуть не ерзаю на стуле. Все мы уж очень голодные. Один Гарик сидит спокойно, он заказывает твердым голосом:
– Два гамбургера, делакс, пожалуйста, два апельсиновых сока…
– Вилку надо держать в левой руке, а ножик в правой, – объясняю я, и две мартышки, повторяя за мной, вооружают левую руку вилкой, а правую ножом.
Мы сидим в ресторане, обедаем, ни дать ни взять – настоящая семья. Он – солидный и коренастый, она – тонкая и вытянутая, намного его моложе, и двое детей, мальчик и девочка. Забавно, что Оля, так же как Сашенька, на меня похожа. По рассказу Гарика, ее мама была похожа на меня (или я на ее маму), оттого и Оля выглядит как моя дочь.
Мы – очень модная, по американским стандартам, пара: она хорошенькая, он горилла, она молоденькая; он ей в папы годится; и, уж конечно, она выше его ростом почти на полголовы. Гарик – Дональд Трамп, а я – красотка-манекенщица. Старика Трампа ведь вечно по телевизору с молодыми красотками показывают, и непременно они выше него ростом. У нас уже двое детей. Он заказывает обед и принимает счет, она вытирает детям губы, просит их есть не спеша, не болтать ногами под столом…
Вжившись в свою роль, вполне довольная тем, как хорошо она у меня получается, я отмечаю про себя, что, когда молодость кончится, то, что сейчас для меня забавная роль, станет моей настоящей жизнью, счастье другого рода, все еще будет возможно. Это, конечно, не Высшее Счастье Все-смывающей Любви. Зато это тихое счастье, где вместо одной очень интенсивной любви будет любовь троих. Вместо страсти будет человеческое тепло. Будет сознание своей нужности кому-то, забота о ком-то. Тоже, своего рода, счастье. Лучше, чем ничего. Я, кажется, недооценивала этот вариант.
Глава шестая
Апрель – июль 1987 г.
Апрельский вечер. С наступлением вечера, наступают мои муки. Все отзывается во мне болью: и весенняя нега и тепло в воздухе, и сияющая луна, и шорохи распускающейся листвы, и огоньки в домах, и тени прохожих на темных улочках, и шумные компании на оживленных авеню… Все отзывается болью… Болью несостоявшейся Любви, которой мне позарез хочется и которой нет. Нет уже столько лет. Нет ни намека, ни тени, ни надежды.
Мы отвезли детей по домам, каждого к своей бабушке. Гарик привез меня к моему дому: я могу выйти и попрощаться, а могу пригласить его зайти. Сам он, слава богу, не просится в гости и не приглашает меня в какие-либо намекающие на отношения между нами места. Это меня успокаивает: Гарик не клеится, я не ошиблась. И все-таки звать его к себе сейчас – совершенно ни к чему.
Мы провели прекрасный день, мы принесли детям много радости. На этом следовало бы поставить точку. Но сейчас еще только восемь часов вечера, а вечер такой, что душа вся наизнанку выворачивается… Во мне столько энергии, столько силы… Остаться сейчас в этой жуткой квартире одной… выть на луну… нет, уж лучше с Гариком. Мне с ним интересно, приятно. Я думаю, можно его пригласить. Он не истолкует это превратно.
Мы сидим с Гариком у меня в зале на полу. В присутствии какого-либо человека моя боль отступает. Мы болтаем. Гарик ведет себя очень достойно: не пристает. Это возвышает его в моих глазах. Зато говорит Гарик без умолку. Он рассказывает мне все истории всех государств, биографии всех художников и всех скульпторов, всех времен и народов, все свои познания в кинематографе, в художественной литературе…
Слушая его, я невольно, отмечаю про себя, что так много и с таким запалом, может говорить только тот, кто сильно жаждет мне понравиться…
Гарик хочет произвести на меня впечатление. Хочет понравиться мне. Зачем? Неужели кадрится? Просто-напросто боится как-то проявить свои чувства ко мне, инстинктивно чувствуя, что испугает меня этим и потеряет?
Я смотрю на бородатого, вихрастого Гарика, такого трогательного в этих старомодных штанах времен моего прапрадедушки, и задаю себе вопрос:
– Что, совершенно невозможно влюбиться в Гарика? А что, если взять, сесть к нему поближе и дать понять, что меня можно и потрогать… Какая будет реакция у этого замученного одиночеством, такого немолодого мужчины, если я ему позволю… то чего мне самой вот уже много лет, как хочется. Почему не плюнуть на все и не уплыть с этим несчастным человеком, у которого взгляд зверя, в тот сказочный мир, о котором я столько мечтаю?
Гарик не улавливает моих мыслей и продолжает без умолку говорить. Даже не глядя на него, я чувствую, как воздух в комнате становится гуще, мужественнее, крепче от его присутствия. Я никогда прежде не вступала в контакт с таким концентратом мужественности. Шрамы, борода, вихры, едва уловимый аромат какого-то афтершейва,[39] грубая ткань допотопных темно-серых брюк, толстые, грубые сапоги, массивные мускулы, крепкие вздутые жилы на тыльной стороне массивных кистей рук, могучими, неотесанными великанами держащих мою, вдруг показавшуюся мне такой маленькой книгу.
Я стараюсь его слушать, т. к. понимаю, что это не Гарик мне нужен, а просто до изнеможения надоели одинокие ночи, надоело постоянное мучение неутоленной жаждой, и просто по самое горло приперло желание – любить.
Должна же я наконец сыграть главную роль своей жизни. Хочется выложить всю себя, до конца, хочется отдать этой роли все неугомонные, переполняющие меня до краев и через края резервы. Когда же я наконец включу телевизор своей жизни? А то он стоит без толку. Я не могу запускать картину, потому что нет второго актера, нет – Его.
А что, если вот так неожиданно (даже для самой себя), спонтанно сделать такой шокирующий ход: взять и подложить образ Гарика для роли Его? Не все же обязательно должно быть строго по сценарию. Я режиссер, возьму да перекрою: заменю длинноволосого худощавого парня на толстеющего, лысеющего и невысокого Гарика. Получится неожиданно и оригинально.
Все это проходит у меня не в мыслях, а в подсознании. Привыкшая постоянно вытаскивать все из подсознания, я впоследствии уже это вытащила. А в этот вечер, все пока еще мною не осознанно.
– В чем смысл
