Книга Гавань - Клэр Кент

— Почему? — мои пальцы теперь в его волосах, запутываются в густых волнах. Их действительно нужно как можно скорее подстричь. Они почти достаточно длинные, чтобы завязать их в конский хвост.

— Почему? Что это за вопрос такой? — Джексон добрался до моего паха, раздвигает мои бедра и трется лицом о мою киску. — Почему это не может просто нравиться мне?

— Может. Но обычно на это есть причина, — я снова возбуждаюсь. Мои руки сжимаются в кулаки в его волосах.

— Мне нравится смотреть, как ты теряешь контроль. Ты почти никогда этого не делаешь, — он раскрывает меня пальцами и несколько раз проводит языком по клитору.

Я задыхаюсь, и мне приходится сдерживаться, чтобы не прижаться к его лицу.

— Я не настолько плоха.

— Ты вообще не плоха, — он снова скользит пальцами внутрь меня и двигает ими, дразня мой клитор ртом. — Ты потрясающая. Ты такая храбрая. И такая сильная. И все равно почему-то такая… такая сострадательная. Но ты не так уж часто ослабляешь бдительность. Я единственный, кто может видеть тебя такой.

Я вот-вот кончу снова. Я пытаюсь оседлать его пальцы и вонзаю ногти в кожу его головы. Но его слова сводят меня с ума не меньше, чем его прикосновения. Мне удается выдохнуть:

— Видеть меня какой?

— Вот такой. Открытой. Обнаженной. Страстной. Нуждающейся, — Джексон с с силой посасывает мой клитор, пока я не всхлипываю и не сотрясаюсь от глубокого оргазма. Затем он прокладывает дорожку поцелуев вверх по моему телу, бормоча: — И вот такой. Мягкой. Запыхавшейся. Теплой. Удовлетворенной, — в его голосе слышится улыбка, когда он касается моих губ, и я вижу ее на его лице, когда он смотрит на меня сверху вниз. — Никто, кроме меня, не увидит тебя такой.

В конце тембр его голоса слегка повышается, и я вдруг задумываюсь, не вопрос ли это. Я отвечаю на него в любом случае. Обхватываю его лицо рукой.

— Никто, кроме тебя, Джексон. Ты действительно должен был бы уже это понять.

Он издает гортанный звук, который почти похож на рычание, но не совсем. Затем целует меня в губы, и поцелуй очень быстро становится глубоким. Я протягиваю руку между нашими телами к его члену. Он снова полностью возбужден, и я жадно прикасаюсь к нему, пока мы целуемся.

Вскоре Джексон прерывает поцелуй, чтобы занять позицию между моих ног. Когда он входит в меня, я обхватываю его ногами, и мы раскачиваемся в унисон, с одинаковым голодом.

И я чувствую себя единой с ним в этом. С ним. По-настоящему. Не только наши тела трахаются, но и что-то еще… гораздо большее… делает нас единым целым.

Все дело в этом. Я уверена, что дело именно в этом. Это внезапное, пронизывающее до костей знание заставляет меня плакать.

Я даже не уверена, с чего все начинается, но вскоре слезы скапливаются в моих глазах и стекают по щекам. Джексон все еще трахает меня — большой и сильный, теплый и нежный — и это все, чего я хотела. Это так приятно. Возможно, я даже смогу кончить снова. Но я не могу перестать плакать.

В этом нет никакого смысла. Я почти никогда больше не плачу. Так что почему я плачу сейчас… без всякой на то причины… это сбивает с толку. Ужасает.

Может быть, мы подходим к тому моменту, когда самый мягкий сдвиг может сломать нас, и это переломный момент для меня.

Я пытаюсь скрыть это, но Джексон все равно это видит. Конечно, он знает. Его ритм замедляется, а затем останавливается. Затем его член выскальзывает из меня, и он приподнимается надо мной на обеих руках. Его голос мягкий и грубоватый, когда он говорит:

— Я думал, ты этого хотела.

Его голос звучит почти сломленным, и это заставляет меня плакать еще сильнее.

— Я неправильно понял? — теперь он сидит на кровати. Отдаляется от меня. — Я не зашел слишком далеко? Я думал, мы… мы с этим разобрались. Я думал, мы вместе. По-настоящему.

— Так и есть! — я почти задыхаюсь от этих слов, так отчаянно я хочу, чтобы они были сказаны. — Мы вместе.

— Но ты все равно несчастлива. Я не могу сделать тебя счастливой.

— Можешь… — я обрываю любой аргумент, который готовился сорваться с моих губ. Я сажусь на кровати, как и Джексон, и вытираю слезы обеими руками. Мне вдруг стало ясно кое-что из того, что раньше было скрыто в тумане. — Я счастлива с тобой. Мне не нужен никто другой. Но мне нужно… Мне нужно нечто большее. В моей жизни, — я прочищаю горло от хрипоты и продолжаю вытирать слезы, которые, кажется, никогда не прекратятся. Я натягиваю простыню на грудь, так как я совершенно голая.

— Тебе нужно нечто большее, чем я? — это не вызывающее обвинение. Это звучит как настоящий вопрос. Как будто ему больно, но он пытается понять.

— Да! Мне потребовалось много времени, чтобы понять, в чем дело. Почему я была такой… беспокойной в последнее время. Первые несколько лет нам требовались все силы, чтобы просто выжить и сохранить жизнь всем остальным. Но я больше не чувствую себя так. Я думаю, что теперь есть место для… большего.

— Чего большего?

— Больше… больше меня. Я хочу делать больше, чем просто влачить существование. Я хочу что-нибудь предпринять.

Джексон такой большой, красивый, взъерошенный и хмурый, когда садится на помятой кровати рядом со мной.

— Что, черт возьми, это значит? Ты делаешь что-то каждый божий день. Я никогда не знал никого, кто работал бы усерднее тебя. Ты поддерживаешь все это место в рабочем состоянии. Ты помогаешь всем нам выжить.

— Я знаю. Но это именно то, что я пытаюсь объяснить. Я хочу большего. Я хочу, чтобы та, кем я являюсь, была кем-то большим, чем это. Я не хочу, чтобы вся моя жизнь определялась стенами Новой Гавани. Я хочу выйти и что-нибудь сделать. Помогать людям.

— Вот почему ты хочешь поехать и помочь этим людям обустроить их ферму, — Джексон все еще слушает. Его глаза не отрываются от моего лица. Но глубокие хмурые складки искажают его лоб и опускают уголки рта.

— Да. Я хочу это сделать. И, возможно, другие вещи, если что-то подвернется, — это такое облегчение, подобное освобождению от сковывающих пут — наконец-то найти слова, чтобы высказаться. — И я знаю, это может быть опаснее, чем всегда оставаться здесь, но я все равно хочу это сделать. Я не нежный